Интервью Лолита назначила у себя дома – в тот день ей так было удобнее. Мы разговариваем в большой, но уютной кухне под чудесный кофе, сваренный ее любезной помощницей по дому Таней. Лолита отвлекается лишь на некоторые очень важные для нее телефонные звонки да на помешивание «супчика», кипящего на газовой плите.

– Ну вот, еще одно открытие… Я думал, у вас домработница все делает.

– Да, Танечка по-прежнему со мной, много лет уже, - рассказывает Собеседнику Лолита. Но готовить – я всегда сама.

– Надо понимать, удовольствие от этого испытываете?

– Всех кормить – для меня действительно удовольствие. Пока кризис, надо пользоваться моментом.

– А что кризис?

– Поменьше стало работы, меньше на гастрольки ездишь. Мне так хорошо стало… Меня столько лет не было дома! И друзья перестали есть. Раньше-то все заходили кушать ко мне. Но теперь опять все столуются.

– Неужели экономят?

– Просто, как сказала моя Таня, наконец-то хозяйка дома.

– Реально меньше работы? Вы это почувствовали?

– Не только я. А что здесь такого? Сколько людей попали под сокращение, и сейчас им не до концертиков. Меньше стало и гулянок.

– Тем не менее 5 марта, накануне любимого всеми мужчинами праздника, вы даете концерт в немаленьком, прямо скажем, Доме музыки.

– Я же не говорю, что все плохо. Люди тем не менее сделались экономнее в своих расходах.

– Плюс недавний ваш концерт – в Кремле – по телевизору показали. Не боитесь, что не придут?

– Это же совершенно разные вещи. Живой концерт, там совсем другая энергетика.

– Лолита, но я неоднократно читал, что подобные большие представления, особенно в Кремлевском дворце, артисту не приносят дохода. Что это совершенно затратные вещи.

– Правильно. Там ты только тратишь. Вообще, со спонсорским участием мне никогда не везло, поэтому я уже давно перестала просить. И этот я за свои деньги полностью сделала, он был подарком себе на 45 лет.

«Зачем?» – спрашиваю я. И пугаюсь ее странного взгляда. И понимаю, что не то чтобы глупость сморозил, однако сказал не подумав. Но Лолита – просто воплощенная любезность: она начинает мне объяснять то, что в принципе нельзя объяснить человеку, ни разу не стоявшему на сцене, не слышавшему оваций, не получавшему цветов охапками... Но все это внешнее, главное – не отдававшего себя этому жаждущему залу и не ловившего ответную волну…

– Жизнь артиста устроена таким образом, что ты… ты – батарейка, – формулирует она. – Ты саккумулировала энергию, потом вышла на сцену, отдала. Других законов нет. Если ты не отдаешь – ты умерла. Дальше снова идет обмен, зритель свою энергию отдает тебе, ты радуешься, ты счастлива! И вот так год, два. Три! Потом наступает момент, когда уже не хочется ничего: ни интервью, ни съемочек, ни гастролей. Нет, гастролей – поменьше... за большие деньги, но поменьше. Потому что эмоционально тебе все тяжелее и тяжелее собирать энергию. Тебе настолько тяжело становится, что ты понимаешь, что даже если ты зрителю сейчас все отдашь на последнем дыхании, от него ты не сможешь взять столько, чтобы восстановиться. Что дальше происходит? Прием допинга, – говорит она. – Так или иначе, все его пробовали. Нет таких святых, кто бы чего-нибудь бы «не ...» Кто-то выпивает, кто-то там чего-то поднюхивал, кто-то где-то что-то покуривал, кто-то с иглой подружился. Ибо артист – он так устроен: он сумасшедший, он эмоциональный, с очень подвижной нервной системой. Он без кожи! И люди ищут допинг для того, чтобы отдавать энергию зрителю. Потому что только от зрителя они и могут ее получать. Здесь замены нет. Мы на концерты подсаживаемся, – говорит она. И после долгого молчания продолжает:

– Всё эгоизм на самом деле! разумный, неразумный – всё эгоизм, и никуда от него не деться. Амбиции: творческие, нетворческие, женские, какие угодно. Амбиции! И ты начинаешь соперничать – а это очень интересно, очень…

Тут я понимаю, что, кажется, выплыли, и хватаюсь за это «соперничество» как за соломинку, вспоминая «жизнь во всех ее проявлениях» – незабывшийся еще скандал с кремлевского же концерта.


– Лолита, вот не пойму я, зачем нужно было подходить к Пугачевой и спрашивать: «Что, Алла Борисовна, шоу – говно?»

– Я не боюсь никаких так называемых бранных слов. Потому что все зависит от интонации. Но в том случае, не хочу оправдываться, тем не менее все было по-другому. Алла Борисовна мне столько перед концертом помогала. Столько тумаков мне надавала и столько хороших слов, комплиментарных выдала – не буду повторять, чтоб не получилось, что хвастаюсь. Ведь каждое ее слово дорогого стоит. И как она за меня переживала! Так переживала только мама... А на сам концерт они с Максом немного опоздали. И когда я подошла и спросила вот это вот «говно?», ей послышалось «давно?» Ну, вроде «давно здесь?» И она кивнула. Естественно, ваш брат не мог пройти мимо такого. На следующий день в девять утра, а я еще только спать легла, потому что нервная система не отпускала: я с друзьями провела банкет, посидели хорошо, потом еще поездили по Москве… Только легла, Алла Борисовна звонит: «Я услышала «давно?». Потом мне Макс повторил, что ты на самом деле сказала!.. Хотя, – говорит она, – зная тебя, я же могла предположить, что ты что-нибудь да ляпнешь!»

– Вас не пугает, что не только А.Б., но и многие допускают, что Лолита может «ляпнуть», «вляпаться»? Вам комфортно в роли клоунессы?

– Я актриса и считаю, что звание клоуна – это самое высокое звание в рамках шоубизнеса! Потом, клоун обладает гораздо большей свободой, чем кто-либо… Шуты ведь всегда ценились при дворе, шуту было позволено говорить правду – ему за это практически не отрубали голову. И вообще, я человек, который любит пробовать. Мне интересно жить своим театром, вот я его и пробую.

– И потом, шутам, кажется, не завидуют? Вот вы говорили об амбициях, о соперничестве…

– Да, мы все друг с другом вроде и соперничаем, но в то же время нет гнилости.

– То есть если у кого-то случилась какая-то беда, авария там или ограбление какое, то при всем соперничестве, при всей артистической злобности никто не скажет: так ему, мол, и надо – заслужил?

– Заметьте, я не произносила фразу «артистическая злобность». Нет ее. По крайней мере, описанная журналистами пресловутая клубковая змеевидность не имеет места быть. Я сколько живу, не помню. Ну, может, пару раз у кого-то какие-то элементы уродства проступали, но эти люди, они как-то не вписались в наше царство. Люди, которые пашут неистово, с эмоциональными срывами, они про других, таких же, всё понимают. Люди, которые сами чем-либо переболели, с сочувствием относятся к болячкам других. Сломал ногу, она зажила, но ноет при перемене погоды. Так ты потом сопереживаешь тем, кто только что попал в гипс. Разделить чужую боль – в нашем бизнесе – нет проблем! Потому что это ситуация людей, у которых ножки-то поломаны, и все знают, как это больно. Никогда не забуду, как мне звонила Лариса Долина. Самолет, на котором я летела, попал в неприятную историю, у него отказали двигатели. Мы чудом сели. Однако журналисты, опять-таки опережая события, уже с удовольствием объявили по радио, что упал самолет и среди пострадавших Лолита Милявская. Лариса Долина, находясь в Питере, просто в диком плаче звонит: с тобой все в порядке? Все мои коллеги позвонили… О каком змеецарстве можно говорить?! Да, мы не видимся каждый день, мы не созваниваемся ежечасно, мы можем забыть, когда у кого день рождения, однако каждый знает: можно близко не дружить, но обратиться к любому. За помощью, поддержкой. Или просто позвонить: поздравь меня с днем рождения.

– Лолита, ничего, что я в розовом?

– Мне вообще нравится, когда мужчина в ярком. Терпеть не могу, когда мужчины облачают себя в черные тона, особенно в эпоху кризиса. Это говорит о глубоких проблемах и неуверенности в себе. Да и женщинам далеко не всем черный идет.

– Нет, я не на комплимент напрашивался. Просто вспомнил один давний скандал.

– Про кофточку? Я даже близко не ассоциирую розовый цвет с тем скандалом, который возник сиюминутно в жизни моего коллеги и так же бесследно исчез. И ничья репутация при этом не была испорчена.

– Наоборот, некоторые сделали…

– …карьеру?

– Вряд ли. Не знаю. Но свое имя известным – это точно.

– Мне журналистку в любом случае жалко – случайно попала под артобстрел. Но Филиппа понимаю: он находился в состоянии крайней усталости и депрессии, которая свойственна всем нам – от переутомления, переработки... Нервы Филиппа мне были совершенно понятны, и мне был понятен этот срыв. Хотя, кстати, теперь благодаря Филиппу я зачастую сдерживаюсь. Когда чувствую, что на грани срыва от усталости, нервного истощения, то закрываюсь и не общаюсь ни с кем. Никаких интервью! Зачем провоцировать? Особенно журналистов, которые сами часто ищут скандалы, ибо о чем-то же надо писать. Писать о творчестве неинтересно, поскольку надо владеть материалом, профессией. А так главное, чтоб пожелтее – вот их хлеб.

– Да, некоторых. Но и не только журналистов хлеб. Те, кого мы называем звездами, сами, бывает, таким образом стремятся возбудить к себе интерес.

– Это более свойственно начинающим артистам, когда еще нет песни, которая громко заявит о себе. Когда предмета творчества не существует, то люди начинают эпатировать. Придумывают что-то про себя, но это иногда так смешно выглядит. Да и зритель улыбается, зритель-то умный, его сильно обманывать не получается.

– Видно, когда артисты сами вместе с пиар-службой придумывают, а когда пресса пускает слух?

– Глупости, придуманные журналистами, они совсем неестественные. А просто смешная глупость – тут уж сами!

– Вы тоже пользуетесь этим нехитрым приемом?

– Тут такая штука: когда за тобой постоянно охотятся, попадаешь под обстрел по-любому. Не так повернулся, косо посмотрел, ну, произнес бранное слово – тут же следует: «разругалась», «послала»… Это нормально, но я этим никогда не пользовалась. Мне придумывать ничего не надо, у меня везде что-то случается. А если и запускала какую-то информацию, то всегда только то, что мне нужно по работе.

– А что с вашей книгой? Помнится, лет пять назад вы говорили мне, что собираетесь написать книгу?

– Ой, блин, я же даже получила гонорар за нее. Полтора года лежит. Три варианта книги у меня в мозгах. Я остановилась на одном. Мне ее надо дописать. Вот для этого дан мне кризис. Я уже засела дома и начала получать удовольствие от выходных. Начала с того, что вынесла огромных мешков восемь мусора. За все то время, пока я путешествовала-гастролировала, у меня не осталось свободного подоконника. Видите: это уже жалкие остатки того, что было.

– Газеты, журналы, диски…

– Все это было неразобранное, сваленное везде. А тут я увидела, что у меня стулья дома есть! И вообще, оказывается, у меня площадь квартиры достаточно большая, а в спальне, оказывается, есть воздух! За последнее время я прослушала огромное количество песен, порядка 100 штук в день, не меньше. Песен ужасных, убийственных, присылаемых разными людьми, которые почему-то считают, что им надо писать песни и стихи. Но я, чтобы не выплеснуть ребенка с водой, их складировала, а теперь просто беру и отслушиваю. Думаю: а вдруг?.. Но – лабудень. При этом люди на полном серьезе пишут, что это выдающееся произведение, что они только меня с ним и представляют. Начинаешь все это слушать и ужасаешься: неужели я настолько плоха?!

– Но с книжкой-то что? Я так понимаю, что, как только она уйдет в типографию, мы скажем себе: всё, значит, кризис кончился?

– Почему, он может и продолжаться. Я как раз задумала ее как абсолютно позитивную.

– Исповедальную?

– Нет, ничего близкого… Она будет нацелена на хорошее настроение, на то, как его поправить, как посмеяться над собой. Мату тоже будет уделено определенное внимание… Я вообще хотела бы, чтобы это было таким карманным изданием. Вот стало, простите за выражение, хреново, человек достал из кармана мою книгу, открыл, а там написано: хочешь, погадаем? И он гадает на песне «Пошлю его на…», куда это свое плохое настроение послать. А исповедоваться – это жутко скучно. Да и возраст не тот еще.