Группа Tokio появилась как бы ниоткуда. Она исподволь наращивала свое присутствие в теле- и радиоэфирах. Выпустила песню для фильма Бондарчука «9 рота», после которой продажи фильма резко пошли вверх. И совершенно неожиданно для многих на MTV RMA’2006 была признана рок-группой года, обойдя Мумий Тролль, Звери и новомодный Город 312. Только что вышел второй по счету альбом группы «Puls 200», ставший объектом споров критиков и поклонников.

Нельзя было не побеседовать с лидером Tokio Ярославом Малым обо всех этих странностях. И начать с того, чем обычно интервью заканчивают. С вопроса о творческих планах быстрорастущей группы.

- Мы записываем песни для саундтреков. То есть мы – это не просто одна группа Tokio, это большой арт-проект. Например, запускаем проект с MTV. Идея такая – мы едем по пяти европейским столицам на автобусе, где установлена студия. Приезжаем, даем концерт, записываем песню на студии, а затем начинаем носить запись по местным радиостанциям. Цель – чтобы, уезжая через 3-4 дня, наша песня уже звучала на радио в этом городе. Мы хотим показать, что нет никаких границ в творчестве. Все границы – только в голове человека.

Еще мы собираемся снимать фильм о тех людях, которые находятся вокруг нас. Часто люди говорят об одном, а мыслят о другом. Это будет очень смешной художественный фильм. Мы его сами делаем, сами продюсируем. Мы не замахиваемся на мегабюджетность, но пусть он будет искренний и крутой. Пусть будет честный.

Понимаешь, в Америке сейчас полный застой, там вообще ничего не появляется нового. А в том, что происходит сейчас у нас, есть ядро такого русского, непонятного, мощного движения. Мы делаем движуху.

В прошлом мы ездили в Канны. А получилось так. Сидим, смотрим с моей девушкой телевизор. Там показывают открытие Каннского кинофестиваля. Она говорит: а поехали в Канны. Я возражаю, что там уже давно ни билетов нет, и гостиницы переполнены. Но делаем звонок. Последние два билета на самолет. Прилетаем, мест в гостиницах нет. Мы говорим таксисту, чтобы он привез нас в самую крутую гостиницу, где живут все суперзвезды. Он говорит, что нас туда без брони даже на порог не пустят, но мы приезжаем. Там несколько тысяч народу, папарацци и полиция. Мы беремся на ручки, проходим сквозь всю охрану. И через 5 минут разговариваем уже с Тимом Ротом и Софией Копполой. Показали ей свою музыку к новому фильму Бондарчука «Обитаемый остров» по Стругацким. Она послушала и сказала, что хочет пригласить нас написать музыку к ее следующей картине.

К чему я все это рассказываю? К тому, что если тебе есть, что сказать, то нет никаких границ.

- Слушаю тебя, и полное ощущение, что разговариваю с Бондарчуком.

- У меня тоже, представляешь! Он крутой, я его люблю. У него нет закоснелости – вот это должно быть так, а это - так. У него все подвижно. И в этом мы с ним сошлись. Как появился саундтрек к «Обитаемому острову»? У него не было вообще ничего, кроме сценария. Я попросил дать мне почитать сценарий, и через неделю принес ему 15 треков.

Там будет такая смесь электроники с роком, пульсации, паузы. Сейчас езжу и слушаю в машине. И, кстати, наш новый альбом тоже езжу и слушаю…

- Кстати, я его сегодня тоже с удовольствием переслушал.

- У меня ситуация сложнее. Я его по нескольку раз в день с удовольствием переслушиваю (смеется). Понимаешь, я за город перебрался. И пока еду до Москвы, слушаю альбом.

- Как же старая аксиома, что российские музыканты не могут продвинуться на Западе, не получается у них ничего?

- Дело в том, что мы не музыканты. И никогда ими не были. И когда я собирал группу Tokio, я смотрел на то, чтобы у людей не было музыкального образования. Меня самого выгнали благополучно из музыкального училища с 3 курса.

- За что?

- Когда мой отец спросил у этого директора примерно так же, тот ответил: «За все!» Вот так. Но на самом деле, меня теперь там любят и уважают. Включают телевизор, а там я. Надо же, какая ошибка?! (хохочет)

- По этому пути шли многие гении.

- Спасибо за гения. Я не считаю себя особенно одаренным, но во мне много любви. Я чувствую, что люди зарылись в свои проблемы – кто в гламуре, кто в войнах, кто в офисах, кто в политических интрижках. Люди погрязли в своих проблемах, они не чувствуют свободы. А мне нравятся люди, у которых нет границ, они свободные люди. И я хочу донести до людей эту свою точку зрения. Считаю, что имею на это право. И в последнее время мне удается это делать.

- На новом альбоме все песни – твои. Тогда на каком этапе присоединяются остальные музыканты?

- На этапе аранжировочном, на этапе записи – сыграть что-то. Я ведь не музыкант. У нас самый лучший музыкант в группе – Дема (Демьян Курченко – ред.) Он может сыграть невероятные вещи. С барабанщиком Ромой (Роман Титенштейн – ред.) такая история. Нам нужен был барабанщик, и мы подали объявление о наборе. В тот момент мы считались подающими надежды, и на прослушивание приходили самые что ни есть мастодонты барабанного искусства. Никто меня не «вштырил». Потом пришел Рома, играл он откровенно слабо, но мне показался понимающим человеком. Мы ему сказали подучиться играть, и через год приходить. И уже забыли об этом. Через год стук в нашу дверь на базе, мы как раз какую-то песню сводили, - входит Рома, садится, и без запинки играет всю нашу программу с начала до конца.

Вот это для меня показатель! Если человек хочет играть, то неважно, учился ли он в консерватории. Если он живет и дышит музыкой, - это то, что надо.

- То есть на уровне ощущений контакт?

- Абсолютно верно.

- А на уровне стилистики? На своем сайте вы себя определяете как экстремальный поп.

- Это сделано для журналистов, потому что они постоянно хотят, чтобы мы как-то определились со стилистикой. Чтобы им было легче. И мы придумали эту невообразимую чушь (улыбается Ярослав).

- Ты один из немногих артистов, который не скрывает своего еврейского происхождения и изучает Тору. Тора дает тебе ответы на сложные вопросы? Ведь даже внутри Израиля ортодоксальные иудеи кажутся архаичными и несвоевременными в своих поступках.

- Для меня Тора – живая книга. Я никакой не хасид, не консерватор, не ортодокс. Я чувствую, что она – живет. Я совершенно обычный нормальный парень, я просто верю. И вижу, что махание головой и заученные движения ортодоксов превращаются в банальный бизнес. Я не сторонник такого бизнеса. Если есть огонь, и он горит внутри – Тору имеет смысл называть любовью.

Конечно, Тора помогает. Я открываю ее, и чувствую, как она помогает мне. Я запутался, увлекся, нахожусь в неправильном состоянии – и Тора как лекарство. Это же Он дал Тору. Конечно, помогает.

- То есть относишься как к Божественной мудрости, но не как к собранию правил? Ты даешь концерты по субботам?

- Я стараюсь не давать концерты по субботам. Но учитывая, что очень много людей зависит от меня, - иногда мне приходится это делать. В такие моменты я прошу у Него прощения. Извиняюсь, и даю концерт. И пытаюсь дать людям в Шабат особенно много. Получаются самые красивые концерты. Потому что наступает покой. И ничего с ним не сравнится.

- Большинство музыкантов, с которыми беседуем, говорят мне, что любовь – это главный мессидж в их творчестве. Все хотят нести любовь. В чем твое отличие?

- Если ты любишь Его, то ты любишь все – и свою девушку, и свой бизнес, и фильмы, и музыку. А если ты любишь что-то одно из всего разнообразия мира, - что-то не так. В каждом альбоме многие песни посвящена Ему, - вот наше отличие. Кто-то может понимать их как послание к девушке или любовь к родине, но он не может не чувствовать всей глубины послания.

Я не переоцениваю саму музыку. Я понимаю, что музыка – это всего лишь музыка. Но я ищу момент выразить свои чувства. Надо слушать песни, и там есть все. Мне кажется, что ощущение общей усталости в мире должно к чему-то привести.

- Обычно приводит к революции.

- Революция должна быть внутри. Внешняя революция ни к чему не приводит, только к смене картинки. Люди ожесточаются, и не более. У нас уже был опасный опыт революций.

- Лирический герой твоих песен равняется «Я»?

- Да, никакого лирического героя у меня нет. Хотя я в последнее время часто смотрю на себя со стороны. Наблюдаю за перемещениями своего тела от съемок одного ролика к интервью для другого журналиста… Стараюсь смотреть со стороны, наблюдать за собой. В этом есть какой-то театр. Поставь рядом камеру и посади людей, - уже будет театр, они будут сидеть и слушать, что происходит. Все – театр и кино, и есть куча технологий, чтобы убирать и замещать картинки. Ты можешь наслаждаться свободой.

- Весь мир – театр, и все мы – в нем актеры, как говорил Шекспир? Ты ощущаешь себя актером?

- Шекспир был красавец. Я ощущаю себя партнером в Его игре. Я играю с ним. И в этом большой кайф, потому что ты не марионетка. Ты отдаешь свою любовь, и получаешь любовь. Ты сам выбираешь, куда двигаешься.

- И все-таки главная цель – самосовершенствование?

- Главная цель – донести любовь. Но передать эти чувства другим людям я могу, действительно, только через самосовершенствование. Совершенствование не может быть без передачи, иначе это – самость.

- Где предел этому? Были музыканты, которые отдавали этому миру очень много, и заканчивали свои дни в сумасшедшем доме. Например, Сид Барретт. Дело не только в наркотиках…

- Наркотики – это то, что тебе дается. Они есть, можешь взять их. Но кайф в том, чтобы наслаждаться жизнью такой, какая она есть. В моей жизни тоже были наркотики, я хорошо знаю, что это такое. Но состояние, в котором я нахожусь сейчас – это чистое состояние, и большего кайфа нет. Когда ты в разуме и понимаешь, что происходит. Важно то, что ты даешь.

Трибуну ты получить можешь. Это мир желаний, и если ты что-то сильно хочешь, то получишь. Но что дальше? Дальше можно оказаться в сумасшедшем доме. А можно находиться в радости от мира. Как угодно, все зависит от тебя. Свобода.

- Если есть трибуна и есть, что сказать, - хорошо. Но ведь аудитория не все готова услышать.

- Таков наш путь. Что же поделаешь? Когда мы записали первый альбом, нас вообще мало кто хотел слышать. А теперь наш альбом расходится какими-то рекордными тиражами. Значит, люди слышат нас.

- Разве ты не подстраиваешься сам под аудиторию, не пережевываешь ей кашку, не упрощаешь многие вещи?

- Самые сильные, красивые и правдивые вещи находятся в максимальной простоте. Если бы мне удалось так упростить, чтобы я сам все понял до конца – я был бы счастлив (улыбается Ярослав).

- Тогда упрости для меня фразу «прекрасная Индира Ганди». Чем она для тебя прекрасна эта замечательная и умнейшая женщина?

- Это песня о мечте. Песня не имеет никакого отношения к Индире Ганди так же, как группа Tokio не имеет отношения к городу Токио. Она была написана года 4-5 тому назад, когда я почувствовал, что в моей жизни наступает новая полоса. Я долго ничего не писал, не находил покоя. Тяжелые были времена. И я написал песню о том, что со мной должно произойти. Когда ты приходишь к крайней точке, тебе всегда дается надежда на то, что ты все понял и дальше будет по-другому. Но что именно по-другому, вот загадка.

- Тогда логичнее воспользоваться для песен текстами людей, которые достигли чего-то большего, чем ты – например, Шекспира.

- Нет! (хохочет Ярослав) Шекспир разговаривал на своем языке для людей, живших тогда. Мы живем в другое время, у нас более широкие чувства, чем тогда. У нас больше возможностей. Каждому времени – свои поэты. Представим, что сейчас кто-то поет сонеты Шекспира.

- Могу. Малоизвестная певица Алла Пугачева пела 40 сонет Шекспира.

- Для меня Алла Пугачева – это «Держи меня соломинка, держи» или «Миллионы алых роз». Было такое время, и она пела адекватным времени языком.

- А Пугачева, поющая Цветаеву?

- Круто. Видимо, сошелся паззл – возраст и ощущение времени. И была гармония в этом смысле. Ощущение именно женского времени, которое уходит, но уже была прожита жизнь. Это было очень круто.

- С музыкальной точки зрения, почему стремление к чистоте и простоте высказывания приводит Tokio к року и поп-року, а не к Найману или Шенбергу?

- Все это дело ощущения. Когда я делаю музыку, я не задумываюсь о Наймане или Шенберге, о моде или не-моде. Я просто чувствую этот звук. Во мне сильно бурлит ощущение наступающего нового времени. Оно уже наступает нам на пятки. И есть люди, которые это понимают. И большинство людей, которые этого не понимают. У меня нет ощущения, что я ушел от чего-то. Я иду к чему-то.

Я слышу что-то такое, что заставляет меня засесть за инструмент, и через пару часов готова песня. В музыке главное – энергия. Я уже думаю о третьем альбоме, потому что второй альбом уже прожит нами. Его слушают люди, но мы уже играем другую музыку. Я хочу сделать полностью электронный альбом с мощными трансовыми бочками, с мощными гитарными риффами и мегапрогрессивными звуками. С низким вокалои и взрывными припевами. Я чувствую, что в таком звучании сейчас есть сила. И ориентироваться на кого-то смысла нет.

Во мне сейчас много энергии. Второй альбом – это такой триповый альбом. Ты ныряешь и погружаешься в эти состояния. Проходишь трип, внутри которого – и любовь, и ощущения, и обращения к Нему, и жестокости этого мира. А третий альбом – это как локомотив, мчащийся на скорости миллион км/час.

- Там будут такие же длинные композиции?

- Будут длинные. Мне не нужны рамки. Как раз работа в кино меня научила не останавливаться в рамках. 15-20 минут может длиться. Но если через 2 минуты я почувствую, что все – то она закончится за 2 минуты.

- Казалось бы, стиль MTV приучил к калейдоскопическому восприятию музыки – 2-3 минуты, не более.

- Ну, ты же помнишь, что было с «Богемской рапсодией» Queen? Про нее тоже так говорили, но она стала хитом. То же говорили про «Индиру Ганди», она длится в радиоверсии более 7 минут. Тем не менее, она звучала на радио Maximum целиком 9 месяцев в горячей ротации. И ее не обрезали. Песня решает все.

Мы же выступаем как диверсанты. Мы внедряемся в этот рынок. А потом сделаем все по-своему. Конечно, аудитория Русского Радио или Европы Плюс реально не готова к длинным композициям. Они заснут или переключатся. Людей надо приучать понемногу. Я сделаю для них на 4 минуты. А еще у меня есть песни на 3 минуты, но они никогда не прозвучат на радио, потому что радио – какая-то отдельная субстанция.

Мы совмещаем поп с экстримом. Чтобы экстрим выпускал свои молекулы, и заражал необходимые нам объекты.

- Связано ли ощущение нового времени с ренессансом того, что в Европе называется неохиппи? Волна «любовь, мир и цветы» на более технократическом уровне, нежели в 60-е.

- Идея любви, мира и цветов не выдержит испытания ни на каком уровне. Потому что это как тело без позвоночника. Если ты не любишь Того, кто этот мир создал, а любишь просто этот мир и цветочки – ты как-то без хребетика получаешься. Такая идея провальна и на технократическом, и на любом другом уровне. И даже когда ты ее достигаешь, она не приносит тебе удовольствия. Нужна идея, которая бесконечна.

- Слышал, что ты осмеливаешься выпустить англоязычный альбом?

- Осмеливаешься? Для меня это абсолютно гармонично. Для нашей аудитории третий альбом будет русскоязычный, а англоязычный он будет для аудитории Европы. Скорее всего, альбом нам будет делать продюсер Оазиса. Мы познакомились с ним после концерта. Он делает широкий объемный звук, и нам это интересно. А он никогда не работал с мощным электронным звуком, так что ему тоже интересно. Единственная сложность, что я не настолько знаю английский, чтобы писать на нем тексты. Потому пишу на русском, его переводят на английский. Это - единственная сложность.

Гуру КЕН, журнал "Jeans"