Игриво-властный мужской голос красиво-дикого человека с косой. Звучит под гитары, барабаны и духовые. Это группа Markscheider Kunst, в переводе с немецкого – «искусство разделения границ «я». Ассоциация с маркшейдерским делом уместна — образовали коллектив студенты Горного института.

Разделение границ получилось номинальным – в реальности музыканты их стирают. Стилистически: от рокабилли и ритм-н-блюза перешли к блюзу, а затем к афро-карибской и латиноамериканской этнике в сочетании со штрихами русского фольклора. Содержательно: «маркшейдеры» мультикультурны, вместе с постоянным Сергеем «Ефр» ЕФРЕМОВЫМ лидерство одно время разделял уроженец Заира и собрат по Горному институту Серафим Селенге Макангила, певший на французском, суахили и лингала. Коллектив вообще отличается многонациональностью – есть и удмурт, и татарин, и еврей...

Многообразием стилей ребята не ограничиваются, пробуя делать совместные проекты с другими музыкантами. На творческом счету работа с сербским рэппером Югославом Петровичем, фронтменом Tequillajazzz Евгением Федоровым, московскими панками «Тараканами!», 5'NIZZЕЙ и даже Борисом Гребенщиковым, который трепетно отзывался о «маркшейдерах» как о единственной группе в России, играющей веселую музыку. Они записали последний полноценный альбом в 2001-м, но продолжают активно выступать и писать новые песни. А Сергей ЕФРЕМОВ рассказывает "Новой газете", как прожить вне шоу-бизнеса и не впасть в стагнацию. Хотя бы перед самим собой.

— Что есть сегодня альтернатива в музыке и есть ли она вообще?

— Постоянного андеграунда не существует. То, что вчера было андеграундом, сегодня – торговая марка, и Sex Pistols продают не хуже, чем «Макдоналдс». Чтобы быть альтернативой, нужны подвижность и маневренность. Надо не застревать в какой-то позе, не писать гордо свои имена на знаменах, а просто двигаться, не стоять на месте.

— Получается, что искусство превращается в лейбл из-за флегматичного позерства?

— Позерство плюс статичность. Кто-то из писателей прошлого века сказал, что «гордо начертанное имя есть признак мумификации некогда живого организма». Как только ты принимаешь какую-то позу, которая нравится людям и которую они кушают, сразу находятся охотники-эксплуататоры, старающиеся заработать на этом деньги. И ты уже не можешь пошевелиться. Становится очень сложно двигаться: как же – к тебе такому привыкли, а ты вдруг меняешься. Может, тебя, другого, не полюбят? Это очень серьезный вопрос, который мучает многих.

— А вы-то сами двигаетесь?

— Да. Сейчас — в кубинском, в афро-карибском направлении. Истоки нашей музыки — сальса, румба, меренге. Но каждый из участников команды иногда вносит в звучание что-то новое. Сейчас мы показываем проект TRESMUCHACHOS&COMPANIEROS. Это классическая кубинская и афро-карибская музыка, древние песни – каждой в среднем по сто лет. Наряду с такими вещами у нас есть и современные композиции

— Почему так называемая альтернативная музыка не может быть основным музыкальным направлением?

— Потому что никакой альтернативы и нет. О какой альтернативе может идти речь, если музыку группы «Звери» считают роком?! Я не хочу видеть их в одном ряду с нами и иметь с ними ничего общего. Идет чистой воды зарабатывание лавандосов. Допустим, появилась интересная группа, играла-поиграла и стала популярной – какая же это альтернатива? Все превращается в мейнстрим.

— То есть ты считаешь, что в контексте современности андеграунд – это профанация, и настоящих его представителей нет?

— Они есть, но показать их публике, хотя бы даже и не массовой, очень сложно. Даже клубов для такой музыки очень мало. В Москве есть всего три клуба, в которых играет напрочь другая музыка. В Петербурге — клуб «ГЭЗ-21» (Галерея экспериментального звука). По-настоящему альтернативных клубов все меньше, и они неинтересны людям, которые делают деньги.

— А можно ли стать популярным исполнителем и продолжать играть хорошую музыку?

— Конечно. Попадание в мейнстрим? От тебя это не зависит. Группа 5'NIZZA сначала была альтернативной, теперь стала популярной. Люди стали к ним относиться по-другому: нет такого, чтобы «ах!». Тем не менее они отличные ребята, все еще существуют, играют и делают свое дело.

— На каких площадках вам нравится выступать?

— У нас довольно узкий круг слушателей. Наша музыка не совсем для русских, хотя некоторые русские ее замечательно воспринимают. Поэтому стадионы – это не наше. Лучше всего играть в небольших клубах. Любимый столичный клуб — «Китайский летчик Джао Да», правда, немного маловат. В Петербурге с клубами сложнее, там их меньше, но любимый тоже есть – «Орландина».

Мы адаптируем к российским условиям экзотическую музыку. На самом деле она весьма близка и любима: еще Советский Союз дружил с Кубой. Все великие кубинские музыканты были здесь. Поэтому русским людям просто все это впитать. Вообще после 300 лет татарского ига Россия может впитать любой менталитет.

Если брать Кубу и Россию, они сегодня для нас альтернатива, для них — мы. А скоро все будут под одной культурой – все лягут под «Макдоналдс». Уже сегодня очень мало молодых людей в России что-то знают о музыке, о культуре. Только то, что видят по телевизору, потому что информации нет. Интернет на 99% используется для порно-сайтов. То же самое с телевидением. Из развлекательного и информативного канала оно превратилось в элемент управления людьми: 25-й кадр, «голосуй или проиграешь», всем давят на мозг. Посмотри хотя бы новости, на эту бледную жизнь, которая оттуда течет!

— Люди все это поглощают и считают себя осведомленными.

— Опять-таки они не знают альтернативы, они думают, что так и надо. Люди говорят: «Ни фига! Так везде, раз так в Америке». А Америка говорит: «У нас круче всего! Всем так и надо». Поехали мы в Финляндию, я включил телевизор: бах! А там танцы со звездами, только финский вариант. Вся эта сфера куплена, это бизнес, большие деньги. Все музыкальные каналы сливаются. Они не имеют рейтинга по сравнению с дурацкими ток-шоу. Клоуны типа Андрея Малахова побеждают, отвлекая бабушек и дедушек от реальных проблем. Включаешь телевизор, а там загорелый полумальчик-полудевочка громко орет в микрофон о том, что у какой-то тетеньки случился выкидыш. И всей страной: «Ой! Елки-палки, бедняжка!». И все забыли о том, что ведь жрать-то нечего, зарплаты нет, муж бухает…

Тупым народом очень просто управлять. А народ нужен управляемый, потому что, если начнет соображать хотя бы каждый пятый, бизнес пойдет на спад: все эти продажи булочек с сосисками и телепрограмм. Кто-то хорошо сказал, что искусство – это ржавчина на нефтяной трубе. То, что к ней присосалось, вроде как держится, что не присосалось, становится никому не нужным и неинтересным. И даже многие думают, что это опасно. Другое мышление — это не просто…

— А музыкой можно заставить людей думать?

— Это ты к тому, что мы в ответе за тех, кого приручили? Если детям с детства не привили такое качество, как «думать», то никакая музыка ничего не изменит. Какая бы хорошая музыка и литература ни была (а этого всего в России полно), сами по себе они ничего не смогут изменить. Я тут слышал насмешливо сказанное выражение: «Ты еще в оперу сходи!».

Изначально мы занимались музыкой для себя. Уже сейчас, когда прошло много времени, люди пишут пламенные письмена в интернете, подходят после концертов с горящими глазами, и мы понимаем, что кому-то это нужно. Значит, не зря живем. Вот назначение музыки — прожить не зря.

— Насколько лично тебя волнует то, что происходит в стране?

— Меня как человека, живущего в этой стране, не может не волновать, что здесь происходит. Но что касается моего отношения к этим проблемам, я — асоциальный человек, я – электорат протеста, мне не нравится почти все. В политике мы не участвуем, потому что политика – это кровь, это порнография, это смерть, а совеем не искусство компромисса.

Люди в верхах просто занимают посты, что не равнозначно умению разбираться в культуре. Даже если Министерство культуры будет возглавлять заслуженный и известный актер, вокруг него соберется такое железное кольцо людей, которым просто нужно кресло и которые не хотят поднимать свой зад, что изменить ситуацию очень сложно. Кроме того, цензура сейчас очень жесткая, хуже, чем в советское время. Цензура бакса и рубля жестче, чем цензура идеологии. Все распевали: «Где она, свобода?». Вот она, свобода! Где же они, отличные ансамбли? Где же эти прекрасные стихи? Все, о чем у нас поют, — о черном бумере. Где фантазия, интерес к жизни, новые придумки? Если петь, то, чтобы было ясно, о чем, если рок, то аккуратненько.

Нынешняя ситуация — побочный эффект глобализации этого бизнеса. Все-таки раньше было больше разнообразной музыки, потому что люди имели возможность зарабатывать своим творчеством деньги, а сейчас это смешно. Кризис налицо. И он имеет место во всем мире. Мои прогнозы пессимистичны. Я оптимист, но объективно думаю, что дело попахивает глобальной войной, которая уже идет, ее уже завязали. Все виляют хвостиком, поджав уши, под этим большим крокодилом, на котором, я подозреваю, есть рога и хвост, а на лбу долларная купюра.

— А каково твое отношение к старым русским рокерам?

— Я отношусь к ним с пиететом и уважением. Многие сейчас смеются над этими людьми, но кто бы мы были, если бы БГ не написал столько прекрасных песен? Андрей Макаревич, Юрий Шевчук… 

Этот юный нигилизм, который проявляется в молодом возрасте, за собой ничего не имеет. Вот юноша говорит: «Что это за старый козел бородой трясет?!». А что сам-то ты сделал? И нет ничего такого в том, что старые рокеры до сих пор придерживаются своей творческой линии. Обломанные крылья Шевчука существовали всегда. Такова патетика его поэзии. А раз он так любим людьми – это благодарная тема, это правда, это имеет право на существование.