Известная певица Анжелика ВАРУМ в последнее время редко появляется на российской сцене. Она активно гастролирует в США, готовит к выходу свой новый альбом. Но в конце минувшей недели она выступила в Кремлевском дворце.

– Сейчас вы в Москве, через несколько дней улетаете в Америку. Греки говорят: «Дом – это там, где тебе хорошо». А где сегодня ваш дом?

– Я хорошо себя чувствую и в нашем доме в Майами, и в нашей московской квартире, - отвечает Анжелика "Новым Известиям".

– Кстати, о Москве, Юрий Лужков недавно запретил петь под фонограмму на тех концертах, которые устраиваются на средства столичного бюджета. Как вы к этому относитесь?

– На мой взгляд, если это решение такое прямолинейное и нет каких-то подпунктов, то оно абсурдно, и я к нему не готова. Если в концерте за счет казны в афише стоит мое имя, а я приехала из Новосибирска с ангиной и физически не могу петь, а петь надо, ведь люди пришли, то этот запрет ставит концерт под возможность срыва. Кроме того, есть варианты больших гала-концертов со съемкой, и артистов будут пачками вырезать из эфира только потому, что плохо сработал звукорежиссер. Если бы сначала научились работать звукорежиссеры, то не было бы проблем петь живьем. Есть условия, когда фонограмма необходима. И это не мои условия, а снимающей компании. Им нужна фонограмма для того, чтобы обеспечить себе гарантированно качественную съемку. Все музыканты работают с разными технологиями. Подогнать все это – бешеный труд. Бывает, что тебе дают три минуты в большом гала-концерте, и тебе просто некогда будет выставлять инструменты, если ты работаешь с живыми музыкантами.

– А вам самой работать приятнее с фонограммой или без?

– Конечно, живьем. Со всеми хрипами и сипами, потому что это происходит здесь и сейчас. У людей ведь главное чувство – это не поклонение, а сопереживание. Мы работаем живьем. У Лени (Леонид Агутин, известный певец, муж Анжелики Варум. – «НИ») свой живой коллектив, у меня свой. Я терпеть не могу петь под фонограмму, у меня все время паника, что эта фонограмма остановится. Хотя есть мои коллеги – просто шаманы фонограммы. И зрителю на их концертах совершенно не важно, что происходит, потому что происходит это таинство шаманства.

– В результате вашего с Леонидом взаимного «шаманства» на сцене у зрителя создается впечатление, что вы, как говорят французы, «сцепленные атомы». Это случилось сразу? И есть кто-то, кто способен понять вас лучше, чем он?

– Как только я услышала его музыку, я сразу поняла, что это – мой человек. Что он понимает и чувствует то же, что и я. Близкий человек. И мне сразу стал понятен его масштаб. Кстати, услышала я как раз фонограмму на телевидении. Потому что на телевидении живой звук не пишут, как правило.

– Как вы, с точки зрения музыканта, относитесь к процессу освоения музыкой Интернета?

– За музыканта большое спасибо. С точки зрения человека, существующего в мире музыки, конечно, в смысле безграничности передачи музыки Сеть дает огромные возможности. С точки зрения шоу-бизнеса как бизнеса и особенно защиты собственных прав, эта вещь абсолютно стихийная и пока не поддающаяся контролю. Но я по духу человек, направленный на бескорыстие. Не опускаясь на землю и не касаясь реалий, я скорее за этот процесс, чем против.

– Вам легко жить с творческим человеком? С мужчиной, который нравится всем?

– Тя-же-ло. А без него не имеет смысла. У женщины в природе – потребность опекать и заботиться. И как приятно, когда твой ребенок состоялся. Даже если это старший ребенок.

– Вы так воспринимаете Леонида?

– И так тоже.

– Ваши песни влияют на вашу жизнь?

– Да. И в этом смысле я фаталист. Я не пою песен о несчастной любви. У меня был случай, когда потрясающий поэт Валера Севастьянов написал потрясающий романс, словно из Серебряного века сошедший. И я попросила поменять слова «я и ты» на «ты и он». Чтобы дистанцировать от себя эту историю, полную боли. У меня были предложения ролей в кино, в которых судьбы женщин, полные боли. Я отказывалась от этих ролей. Я знаю, что не я одна имею такую позицию. И потом, есть энергетика в отношении людей, которые видят тебя все равно через твою музыку и твои роли.

– По-вашему выходит, что лучший способ стать счастливой – это стараться ею быть?

– Стараться – это компромисс. Не стараться, а просто быть. Взять на себя эту ответственность.

– Но быть счастливой намного труднее, чем быть несчастной. У нас очень любят жалеть. И многие наши звезды строят карьеру именно на этой потребности зрителей.

– Вы знаете, это разные профессии. Я не хотела бы назвать себя громким словом «музыкант». Но все-таки я человек от музыки. Я люблю музыку. Мне нравятся в ней какие-то вещи до дрожи… А есть другая совершенно профессия, с другими задачами и другими, гораздо более страшными жертвами, с другими компромиссами – звезда! И звездой надо родиться. Надо иметь потребность в личном большом театре, к которому ты привлекаешь огромную аудиторию. И этим талантом обладают очень немногие. И, как правило, запрос такой огромной чужой любви вызван тем, что человек не имел любви в детстве. Потому что он не был счастлив в своем маленьком мире.

– А в чем самая страшная жертва звезды?

– В заблуждении. Ведь происходит подмена личного общественным, и придет время, когда не станет сил держать внимание миллионов, когда тебе захочется маленького мира, а его не будет. Потому что участие к тебе нельзя достать откуда-то с полки: «Я здесь, участвуйте во мне». Оно выращивается временем. И когда ты начинаешь нуждаться в настоящем, его не окажется.

– Видимо, в своей голове вы не звезда?

– Я не звезда.

– Каковы тогда мотивы вашей карьеры?

– Я очень люблю музыку. Мне очень понятен этот способ самовыражения. Нравятся какие-то гармонии. У меня до сих пор бегут от них мурашки.

– Когда смотришь ваши клипы, не можешь представить вас за приготовлением, скажем, воскресного обеда.

– И напрасно. Я обожаю готовить и делаю это с удовольствием. Давно уже вытеснила Леню из кухни, хотя он прекрасный кулинар.