Давид Тухманов — человек-парадокс. 15 лет назад, когда его музыка разливалась по всем радиоточкам страны, прославленный композитор вдруг решился на отчаянный фортель. Влюбленный в него Союз он променял на чужую и холодную Германию, успех — на свободу, концертные залы — на фойе ресторана, овации — на чаевые, а легкий жанр — на громоздкий.
Теперь классик советской эстрады живет на три страны, время от времени
судится с музыкальными пиратами и сочиняет оперу. А еще — готовится отметить
65-летие, пишет "МК". В Израиле.
— Давид Федорович,
нарочно сбежали со своего юбилея так
далеко?
— Да нет, так происходит каждый
год. Моя дата приходится на июль, а лето мы обычно проводим не в Москве. Поэтому
нет, не специально.
— Но это же не простая
дата, надо бы собрать коллег, друзей.
— Мы
и соберем. Здесь у нас с женой есть несколько друзей, отметим в каком-нибудь
хорошем ресторане.
— Как думаете, из Москвы
в этот день будет много звонков?
— Много не
жду. Я понимаю, что люди заняты своими делами, да и не все знают мои координаты.
Но для меня это большого значения не имеет — ничего особенно торжественного я не
чувствую.
— Но по натуре вы компанейский
человек или одиночка? Тишина или звон бокалов ваша
стихия?
— Профессия композитора — она в
какой-то мере двойственная. С одной стороны, требует уединения: в кабинете, в
студии. С другой — связана с большим количеством контактов. Мой характер,
по-моему, с такой двойственностью совпадает
идеально.
"Напрасные
слова"
—
Вопрос, который наверняка слышал каждый композитор. Как сочиняется музыка? Ну
хоть вы можете на него ответить?
— Нет,
этого и я не знаю. Какую работу нужно провести чисто практически, как музыку
записать и аранжировать — рассказать могу. А как рождается сама мелодия — вот
это объяснить довольно трудно: процесс достаточно непонятный и иногда даже
мистический.
— Ну, может, у вас есть
определенный план работы: садитесь, например, в уединении, думаете несколько
часов, а потом вдруг: эврика!
— Ну, в
принципе у меня существует график работы. Но как-то больше я работаю авралами.
Иногда бездельничаю подолгу, и меня мучает совесть, что работа стоит. Но это, я
думаю, потому что боюсь к ней притронуться, чтобы не испортить впечатление, не
потерять какую-то новизну ощущений, так скажем. Ведь сегодня песенным
творчеством я почти не занимаюсь — меня интересуют более крупные
формы.
— А известные исполнители до сих пор
не названивают, не просят сочинить какой-нибудь очередной
хит?
— А смысл? Они ведь знают, что это не
ко мне.
— То есть песня, банальный шлягер —
уже не ваш уровень?
— Не в этом дело. Песня
— довольно большая часть моей жизни. Но она прошла. Сейчас я пишу оперу, которая
называется "Екатерина Вторая". Уже около года над ней работаю, нахожусь как бы
на середине пути. И надеюсь, если все будет хорошо, закончить это
сочинение.
— Извините, я не в курсе, это
ваша первая опера?
— Да, как оперное
произведение — первое. Хотя уже сейчас, когда показываю некоторые куски своим
друзьям, начинаются споры — что это: опера или мюзикл. Мне бы хотелось, чтобы
это была опера. А уж что выйдет…
"Как
прекрасен этот
мир"
— Где
лучше пишется: в России или за границей?
—
В России, там более привычный режим жизни. А за границей, особенно летом, никак
нельзя отделаться от ощущений, что ты на курорте. Тем не менее я пытаюсь что-то
делать и здесь. Так сказать, чтобы процесс не очень
прерывался.
— Давид Федорович, история,
конечно, давняя. Но какая главная причина того, что в 90-м году вы переехали
жить в Германию?
— Трудно сказать. Скорее
всего мне просто захотелось пожить там и посмотреть мир. То, чем советские люди
были в достаточной мере обделены. Тем более много читал про художников и
композиторов прошлого, которые часто уезжали жить за границу, и это было только
на пользу их творчеству. Ко всему прочему 90-й год: эта беспролазная рутина,
этот режим, который порядком уже надоел. Так что в определенной мере это был и
какой-то внутренний протест. Но эмигрантом я себя никогда не считал. Просто был
период длительного, скажем так,
путешествия.
— Первое время в Германии
тяжело пришлось?
— В любом случае опыт —
более чем полезный.
— Но правда, что ради
хлеба насущного вам приходилось выступать в немецких ресторанах, играть там на
пианино?
— Ну и что. Для того чтобы
заработать деньги, всякая работа хороша. Не говоря уж о том, что в Советском
Союзе почему-то игра в ресторане считалась занятием третьего сорта. А в Кельне,
когда люди узнавали, что я играю по ресторанам и отелям, мне говорили, что это
очень хорошая и престижная работа. Тем более при всей своей известности в
Советском Союзе на Западе я был абсолютно неизвестен. Занимался же не
классическими жанрами, которые более экспортируемы, а советской песней, которую
в Европе не знали, не знают и не будут знать. Кроме разве что "Катюши" и
"Подмосковных вечеров".
— И группы "Тату"
еще.
— Ну, это уже совсем другая история, и
там не в мелодии дело.
— А зарабатывали
прилично?
—Достаточно для того, чтобы
нормально жить. Без излишеств, конечно, но
вполне.
— А чаевые
брали?
— Вообще-то обычно их дают, а не
берут. Естественно, мне их давали. Сколько? Нет, я уже не помню. Старался как-то
на этом не зацикливаться. Кроме того, у меня не было какой-то постоянной работы,
играл время от времени, даже не так часто, как нужно было, — я ведь еще и
продолжал заниматься сочинительством, кое-что делал для оркестров телевидения и
радио. Но самое главное — я по-прежнему продолжал зарабатывать
музыкой.
— А немцы знали, что за роялем —
тот самый человек, который написал гимн
Победы?
— А они не знают гимн
Победы.
— Даже в
Берлине?
— Я не знаю, какие нужно проводить
опросы на эту тему. Зато прекрасно отдаю себе отчет, что никакого имени у меня в
Европе не было и сделать его уже нельзя. Скажем так,
поздновато.
"Мой
адрес — Советский
Союз"
—
Возвращаться было сложнее, чем уезжать?
—
Нет, совсем ничего сложного не было. В первый раз я приехал в Москву в 94-м
году, потом стал приезжать чаще. А с 98-го года я уже живу в Москве. Конечно,
попал в совершенно другую страну, но…
—
Спустя четыре года узнали Москву?
— Узнал.
Она была в плохом состоянии, еще хуже, чем до моего отъезда. Но сейчас, надо
сказать, Москва выглядит вполне прилично.
—
За семь лет не успели пожалеть о
возвращении?
— Нет, все нормально
абсолютно. Тем более я могу жить там, где мне нравится. С этим сознанием намного
приятней.
— Теперь, если не ошибаюсь, вы
живете на три дома?
— Вы знаете, в
Германию, я думаю, через некоторое время я ездить перестану. Там мне становится
трудно. Да и потом особых дел у меня сейчас в Германии нет. Скорее всего мы
будем жить в Москве и иногда ездить в Израиль. У меня жена
израильтянка.
"Эти
глаза
напротив"
—
Давид Федорович, композиторы — народ
влюбчивый?
— Я не знаю, за других сказать
не могу.
— Так скажите за себя. Нужна
Муза?
— Я в своей жизни много влюблялся. Но
непосредственно к моей работе это как-то не
относилось.
— А вот Максим Дунаевский семь
раз был женат. А вы?
— Я третий раз женат.
В этом плане отстаю от Дунаевского.
—
Наверное, только в этом. С женами по-хорошему
расставались?
— Ну-у… Можно считать, что
да. Что касается меня, то я, конечно, зла и обид на них не держу. Вообще,
стараюсь, чтобы у меня не было врагов.
— Но
вы встретили свою Любовь. Я имею в виду вашу супругу Любовь Викторовну. Это
последняя любовь?
— Надеюсь, что
да.
— Но она и ваша
Муза?
— Не знаю. Я профессионал, понимаете.
Поговорите об этом лучше с людьми, которые увлекаются, для которых любовь и
искусство — все едино. Я в этом смысле человек неинтересный, сухой. Для меня
музыка — это работа.
— С Любовью Викторовной
вы познакомились в Израиле?
— Нет, в
Германии. Дело в том, что Люба — пианистка, музыкант, певица. И она всю жизнь
проработала в отелях, в ресторанах, в кафе. Собственно говоря, там мы и
познакомились.
— То есть у вас был чисто
служебный роман?
— Не знаю, как его
назвать. Можно сказать, познакомились на профессиональной
почве.
— Говорят, поздние романы — самые
крепкие.
— Хотелось бы так думать. Надеюсь
на это.
— Дочь от первого брака частый гость
в вашей семье?
— К сожалению, она живет в
другой семье, мы мало общаемся.
— Она ведь
тоже стала музыкантом?
— Нет, она не стала
музыкантом и никогда не собиралась. Она по профессии
журналист.
— Да? Она брала у вас
когда-нибудь интервью?
— Нет, не брала.
Почему? Я не знаю.
— А в каком СМИ она
работает?
— Тоже не
знаю.
— Имею в виду: в печатном, на радио,
на телевидении?
— Не
знаю…
"Остановите
музыку"
—
Последнее время ваше имя часто упоминалось в связи с различными судебными
процессами. С телеканалом "Россия" судитесь, потому что они урезали ваш концерт,
со звукозаписывающими студиями — за то, что незаконно тиражируют ваши
песни…
— Вы знаете, я могу только сказать,
что сам я судебными делами не занимаюсь и никогда бы не стал тратить на это
время. Но поскольку есть доверенные лица — юристы, адвокаты, — я только
приветствую эту ситуацию. Совсем ничего не делать в этом смысле было бы
неправильно. Ведь это касается не только меня, но и других авторов, чьи права
здесь нарушаются. А во всем, считаю, должен быть
порядок.
— Россия в этом плане — страна
беспорядочная. Порядку в Германии
научились?
— Ну, в принципе я и без
Германии люблю, чтобы все стояло на своих местах. По моему характеру так жить
удобнее и приятнее. Но в данном случае речь идет не о каком-то порядке в доме, а
о куда более важных вещах. Мы, авторы, не ходим на работу, мы живем
исключительно со своих гонораров. И, естественно, недополучаем в результате
неправомерных действий каких-то неизвестных нам лиц. Надо восстанавливать
порядок. По возможности.
— И все-таки
денежный вопрос здесь — главный?
— Ну как,
денежный вопрос. Я ведь не питаюсь воздухом. Может, есть любители, для которых
что-то сочинять или писать — большое удовольствие и хобби. А я профессионал, и
других источников дохода у меня нет. Бизнесом я не
занимаюсь…
— Еще один судебный процесс был
по поводу использования ваших мелодий в качестве звонков на сотовых телефонах.
Вот у меня на мобильном ваш "День Победы". Я вас этим оскорбляю или, наоборот,
выказываю пиетет?
— Я вообще никак к этому
не отношусь. Это вполне нормально. Песня существует, кто-то ее любит слушать,
кто-то — петь, а кто-то закачивает в телефон. Это уже не имеет ко мне отношения.
К закону, может быть…