Конец этого года выдался богатым на рок-н-ролльные юбилеи – круглые даты отмечают «Наутилус Помпилиус» и «Крематорий», Константин Кинчев и Илья Лагутенко. 12 ноября свое 25-летие в Кремлевском Дворце отпразднует и группа «Браво».
В
качестве специальной гостьи на сцену выйдет одна из самых ярких солисток
коллектива Жанна Агузарова. Кроме нее, концерт украсит камерный ансамбль
«Солисты Москвы» во главе с Юрием Башметом. А хозяином праздника будет,
несомненно, обаятельный и тактичный руководитель «Браво» Евгений Хавтан.
– 25 лет – это много или мало?
– Это большой период для любого человека, - рассказывает Евгений "Новым
известиям". - И это почти половина моей жизни. А
группа – часть моей жизни, причем очень большая. Грубо говоря, все, что
происходило со мной после 20 лет, связано с группой. Сегодня средний срок жизни
коллектива или проекта, как это сейчас называется, – 5 лет. Записали одну-две
песни, и все. И никто не помнит, о чем там был разговор. Так что 25 – большой
срок.
– Но вы, когда создавали группу, верили, что доживете до такого юбилея?
– Я думал, что год протянем – и хорошо уже. А получилось – 25. Нет, я такого
никак не ожидал.
– А в чем причина вашего долголетия?
– Любовь к музыке, любовь к зрителям, любовь к любимому делу, желание заниматься
тем, что действительно нравится. Спустя столько лет это не превратилось в
простое зарабатывание денег на корпоративах.
– В ту эпоху было лучше, чем сегодня?
– То время от сегодняшнего отличается тем, что это просто была другая страна.
Был «железный занавес», была цензура, многое было запрещено. И неизвестно, что
же лучше. Цензура, или когда с экранов телевизоров можно ругаться чуть ли не
матом. Тогда даже само слово «рок» было запрещено. А за песню «Желтые ботинки»
нас вообще чуть в тюрьму не посадили. Да, сейчас это кажется наивным, но тогда
было именно так. Были другие правила игры, другие отношения между людьми. А
деньги вообще ничего не значили. По крайней мере, для моего поколения, когда мы
начинали играть, деньги не были мерилом отношений между людьми. Этим мерилом
были сами люди – и это очень важно. Но при этом, когда мне было 15 лет, а я
реально интересовался музыкой, мне приходилось довольствоваться тем, что
втюхивали радио и телевидение, а не тем, чего мне действительно хотелось. А
сейчас я захожу на Youtube и вижу массу ссылок, могу сразу получить информацию.
– Насколько эта информация вас радует?
– Обилие информации вовсе не говорит о том, что появятся хорошие исполнители.
Скорее наоборот. Как правило, чем больше информации, тем меньше талантливых
имен. За последние 15 лет мощных имен типа Земфиры не появилось. А все эти
разные проекты, «Фабрики» – просто развлечение. Если сегодня вслушиваться в
каждое слово артиста, можно сойти с ума и отправиться в сумасшедший дом. Кроме
того, с появлением Интернета вся музыкальная индустрия в корне изменилась. Мы
наблюдаем ее медленную смерть. Интернет, MP3, свободное скачивание, пиратство –
все это практически ее убило.
– «Браво» изменилось за эти годы?
– Мы стали взрослее. В данный момент у нас акустико-симфонический период. Это,
конечно, может смешно звучать для рок-группы. Но мы сейчас к концерту в Кремле,
к нашему 25-летию, готовим специальную программу с Юрием Башметом и его
ансамблем «Солисты Москвы». Представляете, ансамбль из 17 человек – скрипки,
виолончели, контрабасы – и сам маэстро Юрий Башмет будут играть какие-то песни
«Браво», ну и что-то еще новое. Мы с ним, между прочим, хотим записать
пластинку.
– А почему Башмет?
– Стечение обстоятельств… Да просто сама судьба свела нас с таким замечательным
музыкантом, с великим маэстро. А с кем еще?.. Они получили «Грэмми» в этом году
в Америке, да и лучше них я никого не знаю. Я думаю, что для любого музыканта
счастье выходить на сцену с таким оркестром.
– А вы – создатель и бессменный руководитель «Браво» – вы стали другим?
– Мои жизненные ценности, мои друзья остались со мной и остались прежними. Мое
отношение к этим людям осталось независимым от моего статуса. Впрочем, мои
близкие говорят, что я стал хуже. Но мне кажется, что я, напротив, стал лучше,
стал умнее…
– Женя Хавтан – некогда студент Института инженеров железнодорожного
транспорта – думал вообще, что станет тем, кем он стал?
– Нет, конечно. В институте даже не знали, что я играю в группе «Браво». По
телевизору нас, понятное дело, не показывали, по радио тоже не крутили. Было,
правда, сарафанное радио о том, что есть такая группа, и я даже слышал всякие
сплетни про группу, смешные, кстати… Мы были андеграундом московской поп-музыки.
То, что сейчас гламур и бомонд, тогда называлось андеграундом. И зритель, самый
модный и продвинутый, ходил тогда на наши концерты.
– Про вас пишут – «патриот»…
– Это какое-то очень большое слово – «патриот». Я – гражданин этой страны, и я –
жертва той машины, которая когда-то была. Сейчас нет того, что раньше называлось
национальной идеей, которая прорабатывалась в разных органах власти. Нефть – не
национальная идея. Футбол – тоже нет, банально звучит. Мне, конечно, очень
приятно, когда наша сборная выигрывает, но это не национальная идея, это просто
хорошая игра наших парней и подготовка тренера из Голландии. Национальная идея –
другое. Это когда выезжаешь за границу и не стесняешься в магазине говорить
по-русски. А мы, мое поколение стесняется русского языка. Это сейчас молодое
поколение более раскованно. Они говорят по-русски либо очень тихо, либо страшно
громко… Национальная идея – когда принимают во всем мире. Нормально принимают. И
нет образа русского человека с автоматом Калашникова. Кроме этого, я – москвич и
очень люблю этот город, хотя видел его весьма разным. Многие песни мои – от этой
любви. И написаны иные из них были еще тогда, когда не было ни коммерческого
телевидения, ни коммерческого радио, я не писал их из расчета на то, что
когда-нибудь меня позовут с ними на День города. А ведь именно так сегодня
многие пишут про Москву.
– В группе все москвичи?
– Да.
– Москва стала лучше?
– Конечно. Она стала лучше, она стала красивой. Чистой, светлой… Пробки,
конечно, но это ведь проблема всех городов, вопрос в том, как власти с ними
борются. Правда, у нас, как всегда, крайности – порой такой «час сурка» настает,
все встает и непонятно, почему. И никак не прогнозируется. Я думаю, у нас лет
через пять все пересядут на велосипеды. Надо, чтобы политики показали пример.
Вот Жириновский, Митрофанов сядут на велосипеды и приедут на работу. А я вслед
за ними.
– Публика принимает «Браво» по-прежнему хорошо?
– Она помолодела. И это отрадно. Когда мы играем в таких демократичных местах, а
мы можем играть в очень разных местах, то нас слушают 15–25-летние. И вот это –
самое лучшее, что только можно себе пожелать. Я представляю, группе – 50 лет, и
приходят твои современники, с трудом хлопают… Я был на концерте одной известной
группы и видел именно такую картину. У нас такого, слава Богу, нет.
– Без Сюткина и Агузаровой ваша группа не распалась…
– Просто я знал, что когда-то они покинут группу, я чувствовал это и был к этому
готов. Но это были совершенно разные уходы, были разные причины и мотивации.
Уход Жанны – большой удар для нас. Его причиной стали творческие проблемы. Она
хотела играть другую музыку, а я не был готов к таким переменам, мне нравилось
то, что было. И было сложно без нее, была даже и обида первое время, но потом
все восстановилось. Валера же хотел оставаться в том, что мы делали, но тут уже
я хотел играть другое. Творческая причина – это нормально. К тому же это были
пятилетки. А пять лет – нормальный срок, когда всем все надоедает и пора
разбегаться. Если группа переживает с вокалистом срок пять лет, она становится
скучной и неинтересной.
– А вдруг Агузарова и Сюткин захотят к вам вернуться?
– Нет, никто не захочет. Уже много воды утекло. У Жанны – своя группа, у Валеры
– свой состав. На концерты – да. Жанна вот будет в Кремле с нами. Еще будет наш
бас-гитарист, который не брал в руки гитару лет эдак 15.
– Что вы думаете о нашей эстраде? Что-то нравится?
– Земфира. Она реально там где-то внутри себя, она занимается творчеством. А
новых такого уровня никого и не появилось. Да, появляются группы, но так, чтобы
встряхнуло, чтобы задело – такого нет.
– Живые чувства 1980-х ушли?
– Шоу-бизнес до 1990-х годов не зарабатывал денег. Хотя когда я поехал на свои
первые гастроли, то заработал больше родителей, а у меня мама и папа получали по
200 рублей в месяц – колоссальные по тем временам деньги. Но потом в
шоу-индустрии появились огромные бюджеты. И не из-за того, что музыканты их
стали зарабатывать, а потому что появились люди, которые стали вливать эти
деньги – продюсеры и так далее. Ну что сказать?.. Сладкое портит детей, а деньги
портят людей. Отношения стали товарно-денежными. Все стали думать, как выжить в
этой ситуации. Мы, к счастью, не имеем отношения к большому шоу-бизнесу. По
радио нас часто крутят, потому что мы форматны и у нас много песен, которые
могут и на поп-радио крутиться, и на рок-радио тоже. С телевизором дела обстоят
хуже. Я вообще не понимаю, что сейчас происходит с телевизором. Эти бесконечные
клонирования «фабрик звезд», программы типа «настучи на соседа» или
сфотографируй, как убивают твоего близкого. Мне это телевидение не очень-то
нравится.
– Да и рок-н-ролл куда-то пропал. Может, кончился?..
– Нет. Он не может кончиться. Рок-н-ролл – это романтика. Есть красивые легенды,
которые были созданы The Beatles, Джоном Ленноном, Виктором Цоем. Это –
харизматично. Есть люди, которым нужно нечто большее, чем тупое слушание
радиостанций. Вот сейчас опять стало модным играть на гитаре.
– Последователи у вас есть?
– Есть, но они малоизвестны. Потому что в этом жанре, в котором мы пропахали
очень много, трудно сделать уже что-то новое после нас. Хотя, мне, конечно,
приятно, когда группа «Пилот» называет в числе своих любимых группу «Браво».
– На досуг время остается?
– У меня нет свободного времени последние полгода вообще. Я круглые сутки
занимался концертами, пластинку готовил – хотели сначала делать электрическую, а
пообщавшись с камерным ансамблем, решили записать со скрипками. Для любой
группы, мне кажется, важно записать пластинку одну с духовым оркестром, одну – с
симфоническим, а одну – вообще безо всех.
– Вы, певец стиляг, сами – светский человек?
– Нет. Раньше меня звали. Я ходил. Теперь никуда не хожу, меня и не зовут. Так
что я не в обойме.
– А стиляги сегодня еще остались?
– Конечно. Приходите на наши концерты и увидите.
– Если все же до 50-летия группа доживет – как отметите?
– Я сомневаюсь вообще-то, что через столько лет мы будем еще играть аккорды и
петь баллады. Хотя примеры есть. Я когда смотрю на Rolling Stone и вижу безумные
глаза Мика Джаггера, то понимаю, что возраст вовсе не проблема для того, чтобы
заниматься музыкой. Вопрос только в том, насколько ты выжил из ума. Если в свои
70–80 лет выходишь на сцену и не несешь чушь, это здорово. Посмотрите, Джаггер,
Чак Берри – все в полном порядке. Но у них есть чувство самоиронии, что очень
важно для любого артиста. Потому что нельзя сочинить песню в 20 лет и в 50 петь
ее так же. Такое выглядит ненормально. И вот наши артисты очень часто этим
грешат. Мы постоянно меняемся, у нас есть песни, которые любят, и мы постоянно
делаем что-то новое.
– А в чем главная – историческая – заслуга «Браво» перед народом?
– А вот в том, как раз, что мы показали: можно быть 25 лет на сцене и оставаться
самими собой. Это очень важно. Потому что человеку в наше время вообще очень
трудно оставаться самим собой. Сейчас правду мало кто говорит, мало искренности.
А я на протяжении всего этого срока писал только те песни, которые мне были
близки. Пытался оставаться самим собой. То, что поет в общей массе наша попса, –
это все вранье. Я никогда не врал. И вот вместо этого нашего с вами большого
интервью можно было бы просто послушать песни. И все стало бы ясно.
