Лидера «Аквариума» Бориса Гребенщикова жёлтая пресса чуть было не похоронила заживо. Писали про него всякое - и про сложную операцию на сердце, и про то, что музыканта чуть ли не на носилках вынесли с последнего концерта.
- Как самочувствие, Борис Борисович?
- Выводы о моём здоровье ты можешь сделать сам, глядя на меня. Мы играем такие
же большие концерты, как и раньше, так что здоровье моё в полном порядке, -
говорит музыкант "Аргументам и фактам". - А вообще, я считаю глубоко
непристойным, когда мужчина рассуждает о своих болячках. Сложно представить себе
Джеймса Бонда, который говорит: «Что-то у меня радикулит разыгрался». Боюсь, что
после таких заявлений на следующий фильм об агенте 007 никто не придёт.
«Я НЕ ИНТЕЛЛИГЕНТ»
- Почему вы никогда чётко не выражали свою гражданскую позицию, например, по
поводу того, что происходит в стране?
- Большую часть альбомов «Навигатор» и «Снежный лев» я написал, сидя в
полуразвалившейся деревянной избе в глухой деревне. И могу сказать, что никому в
этой глуши политические процессы не были интересны. Людей интересовали простые
вещи - например, завезли ли масло в магазин. Политикой интересуются только
жители Москвы. Столица - такой город, в котором всем кажется, что политика - это
главное.
- Но к вашему голосу многие прислушиваются. А вы молчите…
- У меня был один знакомый, который, учась в институте, где-то на больших
просторах Петербурга написал огромными буквами слово «Свобода» и попал за это в
тюрьму. Я нисколько не подвергаю сомнению его прекрасную мотивацию. Но у меня
вопрос: кому это было нужно? Подобные поступки ничего не меняют, ничего не
улучшается, ты только себе делаешь хуже.
- Но вы же должны быть «нервом» поколения, остро реагирующим на любые
негативные общественные тенденции.
- «Нервы» нужны обществу. Если их не будет, человек заживо сгниёт. Думаю, в
России эту функцию выполняет интеллигенция. Что бы ни происходило в стране,
интеллигенты говорят: «Всё плохо».
- Вы себя к этому классу не причисляете?
- Ни в коем случае. Не знаю, кто я, но не интеллигент. Я реагирую по-своему -
веду себя естественным образом. А именно: делаю своё дело, которое за меня никто
не сделает.
У СУРКОВА
- Многие до сих пор недоумевают: зачем вы ходили в Кремль к Владиславу
Суркову? Ваш коллега Юрий Шевчук сказал про вас, что после встречи с Сурковым вы
«просветлели до слепоты».
- Я не раз про это рассказывал... Поскольку я был знаком с Владиславом и раньше,
то при встрече, которую все так любят обсуждать (особенно те, кого там не было),
происходило только одно: Сурков выразил печаль по поводу того, что на радио и
телевидении засилье дурного вкуса. Главный вопрос был таким: ребята, если кто-то
из вас очень захочет что-то сделать, мы можем попытаться вам помочь. Как мы
поняли из разговора, Кремль сам не может надавить на радио и телевидение, потому
что, если надавит, в ответ они потребуют каких-то преференций от Кремля. Но
«отгрызть» какое-то время у массмедиа возможно. Поэтому речь шла о том, что
можно попытаться сделать так, чтобы радио и телевидение стали хотя бы немного
лучше. Я уже к этому времени имел свою радиопрограмму. Но большая часть
музыкантов, бывших на этой встрече, за исключением Шнура и Славы Бутусова,
спросили: «А что нам за это заплатят?» ВСЁ! До свидания, культура!
«БОЛЬНАЯ» ПРОЗА
- Вы мне как-то признавались, что совсем перестали читать книги. Это была
ирония?
- Говоря со мной, всегда рискуешь столкнуться с тем, что я иронизирую. Может
быть, в тот конкретный момент я ничего не читал. А сейчас разрываюсь между
Робертом ван Гуликом, Агатой Кристи и Вудхаусом. Перечитываю их всех по третьему
разу, открывая новые грани.
- Но русских классиков вы по-прежнему не жалуете? Я имею в виду прежде всего
Толстого и Достоевского?
- Нельзя не восхититься техникой и Толстого, и Достоевского, и даже Чехова,
потому что, конечно, они - писатели от Бога. Но само построение, например,
романа «Братья Карамазовы» оскорбляет моё чувство прекрасного: все сюжетные
линии кривые.
Книги Толстого вызывают у меня одну реакцию: «Мать родная, и этот талантище
потратил себя на эту фигню!» Он придумал кукол, которыми двигает в своих книгах,
и они ведут себя почти как люди, с одним маленьким «но»: в его мире нет Бога. У
него Бог - это «деус экс махина» (лат. «deus ex machina» - внезапное появление
на сцене божества, приводящее действие к развязке), который там даже не
появляется.
Мне кажется, что русские писатели, как вуайеристы, подсматривают за несчастьями
и, как хорошие журналисты, пишут только то, что лучше продаётся. Чем больше
преступлений, ужаса, несчастий и мрачных мыслей, тем лучше роман. Если в романе
выведен счастливый человек, значит, эта проза неполноценна. И в этом смысле, к
сожалению, почти вся русская литература всё-таки вышла из «Шинели» Гоголя.