«Для меня это мука настоящая — фотографироваться! Самое смешное, что я не умею этого делать, но почему-то все уверены, что я умею и, главное, люблю это делать. Моя последняя фотосессия была 10 лет назад, в первом российском Vogue, там все рыдали от меня», — с этими словами Алла Борисовна входит в гостиную президентского люкса отеля Ritz-Carlton.

Знаменитый голос с такими узнаваемыми хрипловатыми обертонами немедленно заполняет все пространство, и съемочная группа HELLO! как-то сама со бой переходит на полушепот. Двухчасовое ожидание окончено — Алла Борисовна к съемке готова, и ее красный плащ в пол даже не намекает, а громко заявляет о королевском статусе его обладательницы. Через несколько минут прозрачный куб лифта унесет нас на крышу отеля — летом там открытое кафе с изумительным видом на Кремль, а сейчас на пустой площадке только брызги мелкого весеннего дождя. Пугачева идет туда, в глубину, оборачивается к фотокамере и вскидывает руку. Складки ее плаща наполняет ветер, красная ткань реет как стяг, и крыша отеля мгновенно превращается в сцену, кремлевские башни и сам город, бурлящий внизу, — в декорации, пелена дождя — в занавес, а мы — в зрителей.

…Через три часа в огромной спальне огромного номера, ставшей на время съемок и костюмерной, и гримерной, и комнатой отдыха для Аллы Борисовны, она садится к столику, чтобы выпить чашку кофе и, наконец, закурить первую за вечер сигарету. И то и другое доставляет ей явное наслаждение. Пожалуй, можно начинать интервью.

– Алла Борисовна, вы обладаете одним исключительным качеством. О вас, кажется, известно все и не известно ничего. Сознательный прием?

– Никакого приема. Просто я так живу. Когда про меня что-то придумывают, я ничего не опровергаю, улыбаюсь — хорошо, даже интересней, чем в жизни. Когда придумывают что-то ужасное, я вообще прикалываю это, как цветок на платье! Что может быть скучнее, чем совсем уж безупречная репутация? Если буду говорить правду — она скучна. Это труд, семья, долг, творчество, кровь, пот, слезы… Кому это надо? Хотя в моей жизни и без этих сказок было невероятно много интересного. Наверное, можно и рассказать… когда-нибудь. Наступит момент. А если и не наступит — ничего страшного.

– Ваша слава, власть, авторитет абсолютны и неоспоримы. В начале пути вы мечтали о чем-то подобном?

– О том, что случилось, я и мечтать не могла! Что-то я себе представляла, но не до такой степени. Не до такой же степени! И когда вот это пришло ко мне, то каждый следующий день казалось — завтра кончится, завтра кончится... Я и зазвездить не успела.

– Неужели это чувство — «завтра кончится» — вас так никогда и не покидало?

– Нет. Поэтому на концерты свои сольные я всегда выходила как в последний раз. И, может, поэтому зрители и получали всю меня — до капельки. Правда, со временем я что-то стала себя хуже чувствовать после этих слов. Скажу: «Как в последний раз» — и прямо чувствую: трагедия пошла! А-а-а! (Смеется.) С возрастом я поменяла фразу. Теперь говорю: «Как в первый раз!»

 

О ЕКАТЕРИНЕ ВЕЛИКОЙ И ОДИНОЧЕСТВЕ

– Чем больше всего вам нравится заниматься сегодня? Чем бы хотели заниматься?

– Мне радио очень нравится! («Радио Алла» начало вещание в 2007 году. — Ред.). Там я возмещаю то, что в какой-то мере упустила, — общение с друзьями, с людьми, которые мне интересны. Что еще? Еще в кино хотелось бы сняться… В настоящем кино.

– И сыграть, например, Екатерину Великую.

– Да что мне все время про Екатерину Великую говорят?!

– Кто говорит?

– Да все! Историки говорят, что я на нее похожа, ясновидящие — что в какой-то жизни я ею была. Никогда не придавала этому значения, но когда однажды появилась в апартаментах Екатерины в Питере, то…

– …почувствовали, что были здесь раньше?

– Я просто увидела стиль, вкус — мои! Интерьер, даже обои — все было таким, как мне нравится. А вот Елизавета нет. Это великолепие, роскошь ужасная — не по мне совершенно. Но в общем-то бред все это (смеется), хотя и я царила тоже. И царю. На сцене.

– Но не секрет, что удел тех, кто царит, — одиночество.

– А как же, конечно.

– Это условие власти или расплата за нее?

– Ни то ни другое. Это необходимый атрибут. Ведь речь-то идет о внутреннем одиночестве. О том ощущении, что тебя все-таки до конца так никто и не знает. Не понимает. Что ты всегда больше делаешь для других, чем они для тебя. Внутреннее одиночество и публичное одиночество. Да, это атрибуты.

– А как успех повлиял на ваш характер, изменил ли он вас?

– По натуре я закрытый и очень замкнутый человек. Я даже на детских фотографиях никогда не улыбаюсь, всегда где-то в сторонке, в уголке. Так и в жизни — мне бы куда-нибудь на диванчик и чтобы меня никто не трогал. Сцена меня освободила — ведь там я должна была общаться с огромным количеством людей. С успехом ко мне пришло раскрепощение.

 

О ДРУЗЬЯХ, ДОМЕ И ИГРЕ В КАЗИНО

– Ваш дружеский круг сузился со временем?

– Жизнь сама все расставила по местам, показала, кто друзья. Я давно живу, давно пою, и в начале моей карьеры вокруг были толпы людей, которых я считала своими друзьями. Но один камушек с горы — и куда все поразбежались.

– Что это за «один камушек»?

– Ну… была история. Денег не стало, ситуация какого-то жуткого банкротства, застолья прекратились, и все растворились, остались те немногие, кто любили меня не за жрачку, не за щедрость, не за звездность. Просто любили. И я этими людьми очень дорожу.

– Они и сегодня с вами?

– Они со мной. А я с ними. (Улыбается очень трогательно.)

– Алла Борисовна, а как вы проводите день, когда нет никаких дел? Когда вы дома.

– Я обожаю свою квартиру. Это такое гнездо-гнездо, мое-мое, думаю, что и Кате Великой понравилось бы! Она небольшая, квартира, но такая уютная, я, куда ни гляну, все меня радует! А что делаю… Вот действительно вопрос. У меня не бывает дня, чтобы я ничего не делала. И если я на диване смотрю телевизор, это еще не значит, что я там что-то вижу. Я даже устаю от того, что у меня в голове постоянно работа идет. Только одну мысль откину, приходит другая. Внутренний голос шепчет: «Ну успокойся уже! Хватит! Смотри телевизор». Смотрю. На одном канале «Менты», на другом тоже кого-то убивают. Я выключаю и иду. К друзьям иду или в казино. Правда, не столько поиграть, сколько пообщаться. Там уже сложился круг людей — известных, веселых, интересных. А играть необязательно, на это никаких денег не хватит. Еще люблю поехать на дачу, сходить в баньку, прогуляться. Возьму собаку свою и вперед — по полям да лесам… (После паузы.) Я жизнь люблю. Ой как люблю!

– Во всех ее проявлениях?

– Во всех.

– И когда она заставляет страдать?

– Тогда не люблю! (Смеется.) Но что будет со мной, мне по большому счету все равно. Главное, чтобы у моих близких людей все было хорошо. У дочки, у внуков. Вот мое счастье.

 

О САМЫХ БЛИЗКИХ

– Алла Борисовна, а какая вы мама, бабушка?

– Какая?.. Да мне только позвони — и я бегом к ним. Или сама заеду узнать, как у них дела. Мы счастливы и спокойны, потому что мы есть друг у друга. Это главное.

– У Никиты сейчас непростой возраст.

– Да, и своя жизнь, свой путь. Сколько бы мы ни предлагали детям учиться на наших собственных ошибках, все это бесполезно. Я и Кристину останавливаю иногда. Она возвращается домой уставшая, нервничает. Звонит: «Ну поговори хоть ты с ним!» И я еду говорить. Но по большому-то счету все хорошо у него! Вот первая самостоятельная работа, главная роль в фильме Григория Константинопольского («В гостях у $каzki». — Ред.). И что он там делал? Ни я, ни мать ничего не знаем. Точно так же и я не знала, как снималась Кристина в «Чучеле». Потому что если родители вмешиваются в твою первую самостоятельную работу — это уже не твоя работа. Никита должен был сам почувствовать ответственность. Он ее почувствовал. Ему ужасно обидно было, когда где-то написали, что бабушка влезала в съемочный процесс, чуть ли не изменила финал картины. Он так переживал: «Ну, Алл, посмотри, что же они пишут!». 

– От чего бы вы хотели уберечь внуков?

– От человеческой несостоятельности, от неудовлетворенности жизнью. Я Никите сейчас пишу заповеди, вот отпечатаю все красиво и подарю на день рождения. Там такие элементарные вещи, например, «поступай с каждым так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Очень просто сказать, но чтобы до сердца дошло — непросто. Пусть пораньше это прочтет.

 

О ЛЮБВИ, РАЗРЫВАХ И ПЬЕДЕСТАЛАХ

– Скажите, для вас важнее, чтобы вы любили или чтобы любили вас?

– Жизнь показала, что главное мне любить. А уж если я люблю, никто не сможет отказаться от такой любви. Иногда я любила, хоть и понимала, что этот человек не сможет быть со мной долго, но я радовалась каждому дню любви. Конечно, как и все женщины, я хотела выйти замуж один раз и навсегда, но… видно не судьба. Зато Кристина моя долго-долго искала и вот нашла.

– И разочарования вас не пугают?

– Лучше разочарования в любви, чем ее отсутствие. Такое мое правило.

– В начале нашего разговора вы сказали, что страдания вам совсем не нравятся. А какая же любовь без страданий?

– А у меня в любви не было страданий. У меня были переживания. Причем больше-то я переживала за других, а не за себя. Ведь уходила я. Понимала, что мне с этим человеком пришло время расстаться. И были мои любимые для меня как ступени для ракеты — я иду вверх, а они постепенно отваливаются…

– А теперь уже и ступени не нужны? Вы ведь давно на орбите.

– Я уже на Марсе! Вместе с Жанкой Агузаровой!

– У вас были когда-нибудь сожаления о том, что не сбылось? Не только в делах любви.

– Я о прошлом не сожалею и не думаю. Конечно, когда мы с друзьями собираемся, с Резником, с Болдиным, то вспоминаем прошлое, но самое веселое и лучшее, что с нами происходило. Вспоминаем, какими мы были, но отдавая отчет, что мы такими же и остались. А вообще я всегда живу настоящим, думая о будущем. Вокруг меня очень много молодых, талантливых, замечательных людей. Это здорово.

– Но вы привыкли чувствовать себя единственной?

– Какая же я единственная? У меня свое место, свой пьедестал. А там, вон еще их сколько, пьедестальчиков.

– Говоря о себе, вы сказали — пьедестал, о других — пьедестальчики.

– Это я случайно сказала. (Смеется.) У всех, у всех пьедесталы. Вопрос-то в другом — понимают ли люди, что когда-нибудь оттуда придется слезать и уходить. Я спокойно отношусь к такой перспективе, потому что я кое-что сделала. Неприятно тому, кто случайно влез, а вот пришло время место освобождать.

 

О СВОБОДЕ И ОТНОШЕНИЯХ С ВЛАСТЬЮ

– Что-то меня в последнее время все об отношениях с властью спрашивают? На НТВ снимали программу и тоже спрашивали о советских временах.

– Наверное, всем интересно, как вы, одна из очень немногих, оставались абсолютно свободной в абсолютно несвободной стране. В этом был протест?

– Никакого протеста не было. Все было проще — сцена для меня стала лекарством, в прямом смысле этого слова. У меня с детства была какая-то болезнь, так и невыясненная — почему я могу носить только определенную одежду, однотонную и не слишком облегающую. Ткань, цвет ткани — все имеет значение. И вот когда Слава Зайцев придумал мне этот балахон, я просто рвалась на сцену, потому что мне было там физически лучше, чем в обычной жизни! А что касается свободы… Репертуар подбирала какой хотела, пела что хотела. Для меня и самой загадка, что за магнетизм такой был во мне, что все разрешали. Со скрипом, но разрешали. Конечно, вызывали, ругали — то крестик на сцене из декольте выпал, то юбка короткая… Шикарная, кстати, юбка была, ее потом еще Кристина носила.

– И страха не было? Не боялись, что однажды вас все-таки могут наказать?

– А чем они могли меня наказать? Я всегда говорила: ну уберете вы меня со сцены, я буду книги писать. Запретите книги, буду рисовать, запретите и это, я все равно что-нибудь придумаю, все равно буду жить так, как хочу. С чувством все той же внутренней свободы. И они терпели. Был, правда, период, когда совсем затюркали меня…

– Какие это были годы?

– Сейчас поймете. Тогда я решила сама уйти со сцены, но со скандалом, таким, чтобы всем жарко стало. Сшила платье — очень скромное, светленькое, на кнопочках впереди, сама нежность. И хотела выйти в нем в концерте на День милиции, в зале «Россия». Думаю, спою, а в конце как я эти кнопочки расстегну, ка-а-ак платье распахну, а там… только бикини! А это прямой эфир! И что они потом со мной будут делать, неважно. В общем, собиралась с духом…

– Вы с кем-то советовались?

– Были люди, которые знали, что я хочу сделать. Они отговаривали, трепыхались, но я решения не меняла. Надоело все! То напишут в газете, что я на колени к какому-то мужику в первом ряду села, то еще подобную же дичь. Врать начали так, что ой-ой-ой! Но триумфального ухода не получилось… Бог спас. Меня-то спас, а вот другого нет. Умер Брежнев, и праздник на День милиции отменили. А так бы я вошла в анналы!

 

О ТАЛАНТЕ, МАДАМ БРОШКИНОЙ И ПЕСНЯХ-ПТИЧКАХ

– В одном давнем интервью вы сказали: «Талант — это вечный огонь, который невозможно потушить…»

– Я сказала?

– Во всяком случае, так сообщает Интернет.

– Вот как!

– Так можно потушить талант?

– Талант можно задавить, унизить, не дать ему денег для раскрытия своих возможностей. Но талант нельзя уничтожить, если только вместе с человеком. Главное, идти своей дорогой. И пусть даже нищенствовать, но не снимать плохие фильмы и не петь плохие песни.

– В 70-80-х вы завоевали публику песнями-исповедями, в которых были удивительные тексты и мелодии. «Пришла и говорю», «Не отрекаются любя», «Как тревожен этот путь»… Но постепенно ваш репертуар изменился в иную сторону — и вот возникли пародийные «Настоящий полковник» и «Мадам Брошкина»…

– Ну так это одно удовольствие — спеть такие песни. Если получается.

– Да, они смешные и по-актерски точные. Но все же почему это произошло? Что изменилось? Время? Вы сами?

– Не знаю... Но что-то изменилось. Потому что, как женщина, которая поет — я себя певицей никогда не называла, — я почувствовала, что не нужна сегодня людям драма, трагедия. И сказала себе: а давай-ка поглупеем немножко, давай-ка сделаем что-то смешное, легкое, о чем поговорят, посудачат. Я не только петь — я и жить стала легче. И в эфир, как в воздух, запускаю птиц. Пусть летят песни-птички!

– Алла Борисовна, был в вашей жизни момент, когда вы сами сказали себе, что сделали все, что могли?

– Когда я спела программу «Избранное»… в каком не помню году (в 1998-м. — Ред.), и потом она вышла на CD и DVD, я сказала себе: «Ты сделала то, что должна была сделать именно Алла Пугачева». А все остальное… Ну как вам сказать, остальное — для жизни. Конечно, сольные концерты я и сегодня работаю лихо, народ ломится и доволен, но сама-то я прекрасно понимаю, дальше — тишина. Если я не найду что-то другое.

– Но вы же найдете?

Она медленно курит и держит паузу. Потом гасит сигарету и улыбается.