Продолжаем беседу с Надеждой Бабкиной, в которой этно-поп певица рассказывает о ее отношении к аутентичной этно-музыке.

В первой части Надежда Бабкина рассказала про работу с энергиями, про фирменное сочетание альтов с тенором, про репетиционный процесс и про русскую народную песню вообще.

- Вам комфортно, когда зрители не воспринимают то, что не вписывается в бренд «Бабкина»? На юбилее Бориса Моисеева в Кремле Вы пели трагический плач, я смотрел на зрителей – я видел шок в их глазах.

- Хорошо, значит, цель достигнута! Ведь вечный вопрос: а чем удивлять будем? За три с половиной минуты надо удивить. Зато я видела глаза Вовки Винокура, который знает меня наизнанку, и плакал… Это ж я еще неудачно спела.

- Великолепно было спето!

- Для себя я знаю, что неудачно. На уровне, но неудачно. И ведь таких произведений у меня – море. Мне хочется ковыряться в душе слушателя.

- А ваша публика этого хочет?

- Хочет, она хочет. Не хотят те, у кого кнопка телевизора в руках. Они мне говорят – сопли все жуют, а ты нам дай веселье. Образ Надежды Бабкиной не только я сама делаю, образ формируется и по внешним причинам.

- Эта веселость и разбитность были придуманы специально для телевизора?

- Нет, я даже не думала об этом. Сама по себе я человек веселый и широкий, я как степь. Но если мы говорим об искусстве, я хочу показать другую сторону этой степи – но мне в телевизоре не дают. Когда зрители приходят на мои сольные концерты, они это получают. И спрашивают, почему не видно этого на телеэкране. А там формат. А формат – отговорка, чтобы не говорить отказы. Проще сказать – это неформат. А это – формат. Или – постарайся в формате сделать. И я вынуждена соглашаться. Я не одна, и за мной много коллективов. У меня нет мешка с деньгами.

Зато у меня есть разные программы. Я могу выйти с фолк-роком «После 11», презентовать их, и дальше они сами ездят. Могу выйти с молодежной студенческой группой «Славяне», спеть с ними что-то, и дальше они чешут свою программу. Я могу выйти с ансамблем «Русская песня, 21 век», и они будут самостоятельно работать. И мне это нравится. «Русская песня» – мое царство, и я там властвую.

- Ваши плачи и колыбельные, виртуозно артистически исполненные, по сути вообще не доходят до широкой телевизионной аудитории.

- А кто виноват? Нет программ про народные традиции. Никто не рассказывает о русском Севере, о Юге, и заодно бы рассказать про адыгейскую музыку... Говорят, нет рейтинга. Так без штанов скакать – это будет рейтинг, но это надо? На одном из телеканалов мне сказали так – народное творчество это не культура. Нормально?

Все это порождает колоссальную пошлятину, и отучает от гармонии в общении людей. Между мужчиной и женщиной нет гармонии, мужики сплошные импотенты. Из-за этого безобразия на экранах.

Я не хочу бороться с этим, тратить время. Я лучше новую песню разучу, и ко мне сам придет слушатель. Кстати, ко мне часто приходят поп-звезды просто чайку попить. Мы поем народные песни, они сидят и радуются. Мимо проезжают, - заезжают. Я со всеми дружу. И на «Фабрику звезд» я водила все свои коллективы, дети слушали их, открыв рот. А где те артисты, что поют песни один-в-один из этнографических экспедиций?

- Поют на сцене – Инна Желанная, Сергей Старостин, Мила Кикина.

- Что мы будем говорить о тех, кто поет по клубам? Медийных-то лиц между ними нет.

- Есть. Пелагея.

- Ну, что у Пелагеи за репертуар? Смех один. А ведь могла бы! Когда она приходила сюда ко мне, я ей сказала – учиться надо, дам педагога. Нужна хорошая школа и репертуар. У нее шикарные данные. Можно так развернуться с русской песней! Нет, заблудилась, избрала другой путь…

- Она стала играть рок для того, чтобы собирать залы. Как и вы. И Пелагея собирает тысячники.

- И что? Скукота. А мы собираем стадионы! Наша группа «После 11» поиграла у нее на гастролях на разогреве, потом позвонили организаторы, и сказали, что надо было ставить именно их на финал. Потому что ее песни долго слушать невозможно.

- «После 11» сильно уступает Пелагее по популярности.

- Популярность дело наживное. Ребята учились в саратовской консерватории у таких педагогов, что к нам в Москву приезжали лекции читать. У них шикарная база. Но нет денег, чтобы пихать их везде, куда надо бы. Они талантливые люди, изобретают удивительные аранжировки. Я их никогда не брошу. Они любят музыку не за что, а просто любят. Им трудно пробиваться, но никогда не лажают. Я дала им государственный статус, они ездят по всему миру. Французы от них с ума посходили.

- В вашей книге «Душа русской песни» меня поразила фраза «делаем не этнографический музейный раритет, а поем в современной манере, чтобы каждому было ясно и понятно».

- Да, я так считаю. В музей людей не затащишь, а петь русские песни для людей надо. Я выбрала такой путь – привлечь внимание к народному жанру. И я занимаюсь этим. Кто-то идет своим путем – Желанная, Старостин – уважаю, пусть идут своим путем.

- Но ни один из девяти ваших коллективов без вас не соберет Кремля или стадиона.

- У нас нет самоцели собрать стадион. И у меня – нет. Честно говорю. Зато они поедут в любую страну мира, и достойно представят там нашу культуру. И на день металлурга, условно говоря, они поедут выступить на стадион, и так выступят, что их еще раз будут приглашать.

- Те же Манукян и Желанная так же ездят по миру представлять русскую музыку. Но они не идут на компромиссы. А ваши коллективы – идут.

- У них такая позиция, у меня такая. Разве все они не имеют право на существование? Я же не спорю, не доказываю, что они что-то плохо делают. Наоборот, я говорю им – молодцы! Уважаю их. И слава Богу, что мы есть. И чем больше нас, тем лучше. Я приветствую любые проявления в народном жанре. И поддержу любого.

- Почему на свои фестивали вы не приглашаете этих артистов? Они в ответ не приглашают вас на свои фестивали.

- Рок-группы тоже не особенно нас воспринимают, а вот «После 11» стала в прошлом году «Открытием года» в «Чартовой дюжине».

У меня 12 марта юбилейный концерт, и там выступит группа «Мельница» - будем петь русскую народную песню. «Уматурман» тоже споет народную песню. И мы добавим своей этники. Так что я приглашаю. И «Мумий Тролль» согласился, но у него американский тур, и не совпало по датам.

Но вообще народники разобщены. Нет клуба, где собираются люди петь русские народные песни.

- Есть фолк-рок-клубы.

- Но там нет медийных людей. Если бы я была руководителем канала, конечно, у меня все было бы в порядке. Они бы там были. Но я не руковожу каналом. Скажем, для юбилейного концерта хочу пригласить того или иного музыканта, группу, а мне с телевидения говорят – нет, нам этого не надо, будут на второй минуте телевизор переключать. Я обещаю им, что не будут переключать – все сделаем. Мне отвечают отказом. Они борются за рейтинг. И как хорошо, что названные вами артисты этого не слышат. А я слышу каждый день. И если я перестану появляться на экране – забудут вообще о народном жанре. А так хоть маячит кто-то в телевизоре…

Я же не меняю мелодий в народных песнях. В этих песнях сложные гармонии, зажигательные ритмы – так чего не сделать их современными? Я подкладываю модную электронную ритмику, чтобы молодежь могла потанцевать. А другой выйдет, сыграет на своей сопелке ту же песню, и получит свою аудиторию. Круто.

- В сольных концертах вы отказались от аутентичной народной музыки?

- Нет, мы всегда начинаем с этого концерты – поем то, что люди не видят в телевизоре. И ближе к концу, после популярных песен и дуракаваляния, споем а капелльный блок. Это для нас тоже отдушина.

- Как вы относитесь к тому, что высшее народническое образование сделало русские песни темперированными, жестко разложило песни на ноты? А в деревнях бабушки поют четвертьтоны, они отклоняются от полутоновой структуры.

- Вы ошибаетесь. Отклонения случаются тогда, когда человек не в голосе, или с зубами проблемы. Когда проводишь звуковой анализ привезенного из экспедиций материала, совершенно очевидно, что мы имеем перед собой дефекты исполнения. Кто сказал, что деревенские исполнители всегда точны? Все ошибаются.

Есть специальные пентатонические лады, и специальные песни. Но обычно это все-таки вокальные ошибки. А что касается ритма, то все можно уложить в жесткую ритмическую структуру. Взять белгородские пересеки – там же масса сложных размеров. Поди попади. А они поют – то шесть четвертей, то три, то четыре. Да, сложно такие петь. Но можно.

Вы меня склоняете к тому, что образование – это чушь. Но без образования нет развития. У Старостина тоже высшее музыкальное образование. Но видение у всех свое. У Покровского тоже было образование, и свой взгляд. Люди, имеющие образование, могут предложить что-то, чтобы двигать народные традиции. Развивать. Мы не знаем, как на самом деле звучало то, что звучало в 18-19 веках. Даже те, кто занимаются аутентичным исполнением – и они не знают. Все давно поменялось.

Сколько вокруг информации! Эта музыка внедряется в мозг, и все меняет. И этот процесс остановить невозможно. Надо его возглавить. Возглавить и наполнить своим видением.

- При этом вы будете получать упреки в пошлости.

- Да чего болтать? Пусть каждый работает в своем формате, и получает ту аудиторию, которая хочет его слышать. Пусть довольствуются тем, кто хочет их слышать. А я хочу масштаба. И как у меня получается, так я двигаюсь.

Если кто-то в этом масштабе делает лучше, - очень хорошо. Я ни с кем не соперничаю и не соревнуюсь. В моем движении конкурентов нет, а завистников – немерено.

- А Надежда Кадышева?

- Она почти совсем не поет народных песен, и никакого отношения к русской песне не имеет. Она поет песни Саши Костюка, своего мужа. И слава Богу! Она придумала себе свою нишу, и ее заняла.

- Еще одна цитата из книги меня зацепила: «Надо так петь русские песни, чтобы не было зазорно рядом с ними поставить в программе Бетховена и Чайковского». Те ваши песни, что показывают по ТВ, я бы не поставил рядом с Бетховеном.

- Но то произведение, которое вы слышали в Кремле, вы бы поставили?

- Да.

- Так зачем обобщать? Вы-то прекрасно знаете, что есть и другой репертуар у меня. И я говорю о нем. Формат создан не мной. Я бы с удовольствием пела бы только такое, да кто ж мне даст.

Окончание. Начало - здесь.