Смерть великой советской певицы вызвала удивительный разброс в оценках: певица России или пережиток советских времён?

Я не стал бы обращать вопрос к радиостанциям. А спросил бы у самого себя. И у народа. Что случилось с нами? Почему искренность и душевность песен Толкуновой стали вдруг персоной нон грата в нашей жизни?

Не уверен, что нужно сейчас напоминать детали биографии Валентины Толкуновой, ворошить её послужной список или пересказывать воспоминания о ней.

Гораздо важнее представить себе, что же за певица такая к 2010 году была, кто её любил и кто не любил, можно ли было слушать её песни и почему их не было в эфире.

Потому что прошлое уже не вернёшь. Звание народной артистки РСФСР Толкунова получила в 1979 году. После развала СССР оно стало высшим званием, обратившись в народного артиста России, но важны ли были для Толкуновой эти регалии ― бог весть. Она купалась в народной любви, и нет никакого сомнения, что для неё любовь зрителей была важнее любых званий.

Но было бы неправдой не напомнить, что в последние годы Толкуновой не было в эфире вообще. Она стала несвоевременной, «неформатной».

Присказка Толкуновой про то, что она ошиблась столетиями и должна была бы жить во времена Пушкина и Толстого, аукнулась самым жестоким образом. Её фирменный «голос со слезой» стал ретро, певица стала «полновата» для телеэфиров и устаревшей для радиоэфиров FM-станций.

Если быть точным, то последняя свежая песня Толкуновой в радиоэфире датируется 2004 годом. Да и та звучит случайно, вовсе не в ротации. Сколько ни приносила она либо её авторы песен на радиостанции, ответ был один на все станции: «Неформат».

Я не стал бы обращать вопрос к радиостанциям. А спросил бы у самого себя. И у народа. Что случилось с нами? Почему искренность и душевность песен Толкуновой стали вдруг персоной нон грата в нашей жизни?

Один ответ очевиден. Слишком много было Толкуновой в той, доперестроечной жизни. Спастись от «Носиков-курносиков» или «Я не могу иначе» было невозможно. Вне зависимости от художественных достоинств, в какой-то степени это было генетическим экспериментом коммунистов над человеческой природой слуха. Включаешь «Маяк» ― и через полчаса гарантированно в тебя вливают дозу Толкуновой или Кобзона. Даже самый толерантный к советской власти человек начинает нервничать. Выросло поколение людей, взращённых на Толкуновой насильственным путём.

И ведь Толкунова тут ни в чём не виновата. Равно как и Кобзон. Возможно ли было эти лучистые глаза и всепроникающую искренность не использовать в идеологических целях? Ведь советский народ вовсе не слушал джазовые битнические рулады Толкуновой в бытность её женой стиляги Юрия Саульского и одновременно солисткой «ВИО-66». Он услышал её в период «Стою на полустаночке»! Причём в первом советском сериале «День за днём» (1971) эту песню пела исполнительница главной женской роли Нина Сазонова, а Толкунова пела пафосную «Песню о России». Однако именно Толкунова осталась в памяти народной главной исполнительницей этой жалобной и такой жизненной песни.

Талант Толкуновой подавлял и ошарашивал. Она очень скоро остановилась на стезе исполнения народных и пронародных русских песен, причём смогла синтезировать уникальный сплав народной мелодики и эстрадно-оркестровой подачи. Даже угловато-патриотические песни становились народными в её исполнении.

Слом произошёл в перестройку. Именно в горбачёвские времена не только столичной скептической богеме, но и большинству народа большой страны показалось, что искренность Толкуновой больно напускная. Что петь «Серебряные свадьбы» или «Поговори со мною, мама» ― тоталитарный флёр, далёкий от реальной жизни. Именно тогда все великие песни советской эстрады разом пропали из эфиров. Именно тогда началась странная полоса существования большой страны, когда большинство людей знают наизусть именно те песни, которые вообще никогда не крутят на радио и ТВ. Это невозможно в любой другой стране (Синатра или Пиаф звучат в эфире стран, где они появились). А у нас такая полоса продолжается до сегодняшнего дня!

Сегодня в социологических опросах, когда просят назвать недостатки, большинство россиян называют излишнюю отзывчивость, совестливость, чувствительность.

К такой парадигме Валентина Толкунова не имела и не могла иметь никакого отношения. Если взять за аксиому, что артист должен быть голосом народа и люди должны узнавать в его образе самих себя, ― Толкунова с какого-то момента совершенно перестала соответствовать стремлению зрителей к самоидентификации.

Более того, она стала выглядеть нарочито ретро. Бог весть, где она доставала музыкантов, которые играли классическим эстрадным оркестром. Никаких модных звуков или аранжировок! Никакой попсы, как её ни воображай. Либо оркестр русских народных инструментов, самый кондовый, либо эстрадный оркестр в лучших советских традициях. Вот как она стала звучать в эпоху «Ласкового мая» и Земфиры, тут уже никакой разницы нет.

Нет, её не представишь на обложке супермодного «Птюча» или «Афиши».

Причём никакого пренебрежения к талантам любой степени модности Валентина Толкунова даже не думала проявлять. Она была открыта всему. Когда Олег Нестеров предложил ей спеть песню «Белка и Стрелка», она спела её ― любопытно, сохранилась ли та уникальная запись? Когда фонтанирующий идеями Михаил Козырев в «Неголубом огоньке» предложил ей спеть с Uma2rmaH песню «Девушка Прасковья» ― она спела с удовольствием, потому что услышала в ней щемящую интонацию и правду души.

Смешно по нынешним временам упоминать, что её любимое слово в интервью ― «душа». Она сметала всякий пошлый привкус с этого слова, она его понимала максимально чисто. Именно так, как мог понимать его любой православный христианин большой страны. Вот что она говорила, например, в своём последнем интервью 29 декабря 2009 года в ЦДХ:

«Мы, земные люди, всегда придумываем себе мифы, символы, богов, суеверия. Но что-то есть в жизни человека такое, что даёт возможность и право думать, сомневаться. Но есть предвосхищение, преддверье всему. Человек гармонично сплетается с природой. Мы забыли о слове «гармония». И мы не можем претендовать на то, что мы в этой жизни что-то умеем. Мы слишком запутались в воинственных отношениях с природой. Если бы каждый из нас встал на колени и попросил прощения за то, что мы делаем с природой и друг с другом, за войны и любовь к богатству, за растление и все грехи, что существуют в мире, ― тогда, может быть, мы были бы в некоторой степени прощены высшими небесными силами. Наступил бы мир в наших душах. И дал бы нам продышаться. Мы являемся не создателями, а хозяевами на этой земле. И в наших руках всё, что называется разумным, добрым, вечным».

Если есть на земле образ праведной православной христианки ― он, несомненно, имеет отношение к тому, какой была Валентина Толкунова при жизни.

Расскажу о своей встрече с Толкуновой несколько лет назад.

Как-то она проходила мимо меня по кремлёвским коридорам Дворца съездов, они извилистые и запутанные. Но ей ли не привыкнуть к ним? А я её не сразу узнал ― она располнела в последние годы ― и спрашиваю у неё (принял за местную сотрудницу), дескать, как пройти в буфет где-то на этом этаже? Она ничуть не удивилась вопросу, подробно объяснила, куда идти и за каким поворотом нужная дверь. В процессе объяснений я понемногу начал понимать, что передо мной же ― Толкунова! Спасибо, говорю, Валентина (отчество от волнения тут же забыл)! Тут уже она удивилась. И выдала мне пожелание: «Вам, молодым, надо лучше кушать!» И пошла...

Никакого пафоса, никакого пренебрежения. Чистый, заботливый человек. Как это разнится с привычно-пафосным миром шоу-бизнеса.

Собственно, она умерла не от рака.

Она умерла от нашего невнимания к самим себе, уж слишком она не терпела такого равнодушия к «душе», как её ни характеризуй.

Таким скромным людям нынче-то вообще нечего делать на нынешней эстраде. Они не пройдут ни один кастинг, ни один междусобойчик.

«Я стараюсь никогда не бывать в обществе, порочащем душу. Сейчас это на каждом шагу. Человек должен идти по жизни, перешагивая эту грязь. Вот осенью только носочком попадёшь в лужу, сразу: «Ой, как бы я не промок! Как бы не промочился!» Вот так и душу надо свою беречь», ― говорила Толкунова.

И была очень далека от даже самых необходимых технологий. Например, ни разу её помощница Любовь Майорова не прислала мне, главреду крупнейшего музыкального издания, хоть один пресс-релиз о какой-либо новости в жизни артиста. Толкунова отказывалась от интервью и промоакций. Это не объяснить только причастностью к старой гвардии, это была жизненная позиция.

Она, Толкунова, исподволь формировала имидж русской женщины в наших собственных глазах. С тихой ласковостью, искренней сердечностью, чувством достоинства. Достоинства! Не больше, но и не меньше.

Я не уверен, что было сколь-нибудь большое количество людей, что внимательно следили за каждой новой песней Толкуновой сегодня. Но её смерть стала, как ни крути, гораздо большим потрясением, чем можно было предполагать ещё совсем недавно. Её не стало, и сквозит сквозняком.

Холодно стало.

Толкунова была всё-таки, оказывается, очень важным элементом в этом мироздании. Ну, хотя бы для меня. И казалось, что она будет всегда ― мудрая, «со слезой», терпеливая, светлая, христианская. Русская до слёз.

Но её нет теперь.

Послушайте одну из её последних песен ― «Пёстрая косыночка». Её так и не взяли в ротацию ни на одно радио.

Гуру КЕН, для издания "Частный корреспондент"